Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

«Совсем как Земля», – разочарованно буркнула она.

«Да. Чего еще ждать, отправляя в путешествие к другим мирам человека, слепленного из того же траченного материала, что и все вокруг? Что он может там найти? Что понять, на чем остановить внимание? Как прочувствовать то, что недоступно его ощущениям? Так вот. Было в том мире место и комедии, и кровопролитию».

«Опять все как на Земле», – вздохнула она.

«Конечно. А поскольку во всей вселенной я вижу только то, что доступно моим ощущениям, была там и любовь. Но об этом мы говорить не станем».

«Да, не станем, – сказала она безразличным тоном, хорошо скрывавшим ее облегчение – а возможно, и разочарование. И после паузы добавила: – Пусть это будет смешная история».

«Что ж… – помедлил он. – Пожалуй. В каком-то смысле. Но это будет смех сквозь слезы. Это будет человеческая история; а комедия или трагедия – это как посмотреть, ты же знаешь. В ней не будет лишнего шума. Пушки будут молчать – как молчат телескопы по всей земле».

«Ах, так, значит, пушки там есть! Интересно где?»

«На борту. Ты же помнишь, что в том мире, о котором мы говорим, свои моря. И еще в том мире шла война. До чего же глупое занятие! И все ужасно всерьез. Война бушевала на суше и на море, под водой, в воздухе и даже под землей. И многие молодые люди на этой войне, сойдясь в караульных или кают-компаниях, говаривали друг другу – прости за грубое слово – они говорили: „Идиотская война, но лучше уж такая, чем никакой вовсе“. Звучит легкомысленно, не правда ли?»

Из глубины дивана донесся нервный, раздраженный вздох, а он продолжил без паузы.

«И все же есть в этой легкомысленности нечто большее. За ней скрывается мудрость. Все кажется легкомысленным или комичным лишь на первый взгляд. Тот мир был не слишком благоразумным, но было в нем место и практической сметке. Правда, предприимчивость эту проявляли в основном те, кто сохранял нейтралитет, и за их работой на себя или на свое государство приходилось следить. Следить, напрягая острый ум и зоркий глаз. А глаза там нужны и вправду очень зоркие, уверяю тебя».

«Могу себе представить», – прошептала она с пониманием.

«Ты можешь представить себе все что угодно, – рассудительно произнес он. – Внутри тебя целый мир. Но вернемся к нашему Капитану, который, разумеется, командовал неким кораблем. Мои рассказы хоть и о службе (как ты давеча отметила), но в технические детали я никогда не вдаюсь. Просто отмечу, что когда-то это был щегольской корабль – бездна изящества, элегантности и роскоши. Да, было время! Теперь он был подобен красотке, которая обрядилась в мешковину и заткнула за пояс пистолеты. Но корабль был легкий, маневренный и все еще вполне себе ничего».

«Так считал Капитан?» – донесся голос с тахты.

«Да. Его часто отправляли патрулировать береговые линии и высматривать – все, что получится высмотреть. Не более того. Иногда ему давали какие-то ориентировочные сведения, иногда нет. На самом деле разницы не было. Толку от этих сведений было не больше, чем если бы ты попыталась точно указать положение облака или предугадать намерения неуловимого фантома, возникающего то там, то здесь.

Это было в начале войны. На первых порах капитана удивляло, что облик вод никак не изменился. Их знакомое выражение не стало ни дружелюбнее, ни враждебнее. В погожие дни солнечные лучи все так же искрились в синеве; вдали, то там, то здесь, в воздухе мирно поднимались струйки дыма, и невозможно было поверить, что из любой точки знакомого чистого горизонта может нагрянуть опасность.

Да, в это трудно поверить, пока в один прекрасный день ты не видишь корабль – не твой, это как раз не так эффектно, – другой военный корабль, который внезапно взрывается и с тихим плеском уходит под воду быстрее, чем до тебя доходит, что на самом деле произошло.

И вот тогда у тебя не остается сомнений. Впредь ты будешь выходить на службу, чтобы смотреть и видеть – все, что сумеешь высмотреть, и жить с ощущением, что однажды погибнешь от того, что не смог разглядеть.

Тут позавидуешь солдатам, которые на исходе дня утирают с лиц пот и кровь и пересчитывают поверженных друзей, озирая разоренные поля и растерзанную землю, которая страдает и кровоточит вместе с ними.

Правда, позавидуешь. Предельной жестокости – отведанной на вкус первобытной страсти – безжалостной честности нанесенного удара – прямоте вызова и однозначности ответа. А вот в море ничего этого не было, оно будто делало вид, что с миром все в порядке».