Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Дядя повернулся к нему, лицо его выражало искреннее удивление. На нем недвусмысленно читалось: неужели ей нужны какие-то еще рекомендации, помимо отцовской? Князь моментально уловил его выражение и снова заговорил с интонацией человека, долгие годы не слышавшего свой голос, в беззвучном мире которого обитают только молчаливые тени. Я до сего дня помню дословно, что он сказал: „Я прошу вас, потому что моя дочь и зять, видите ли, считают, что я не разбираюсь в людях. Им кажется, что я слишком доверяю чувствам“».

1911

Сумеречный свет медленно угасал за единственным окном, и бесцветное свечение его огромного квадрата резко очерчивалось сгущающейся полутьмой комнаты.

Комната была длинной. Ночь неудержимым потоком устремлялась в ее глубину, туда, где взволнованный мужской шепот то прерывался, то с жаром звучал вновь, как будто разбиваясь о еле слышные, бесконечной грусти исполненные ответы.

И вот ответа не последовало. Тогда он медленно поднялся с колен над едва различимой широкой тахтой, на которой с трудом угадывался силуэт полулежащей женщины, и встав, вытянулся почти до потолка. Темнота полностью поглощала его фигуру, и выделялся только белый воротничок, да тускло поблескивали медные пуговицы на мундире.

На мгновение он замер над ней – таинственный и мужественный в своей неподвижности, потом опустился на стоящий неподалеку стул. Он мог разглядеть лишь размытые очертания обращенного к нему лица и ее бледные руки, покоящиеся на черном платье. Еще мгновенье назад эти руки отдавались его поцелуям, а теперь, словно после непосильного труда, оставались неподвижны.

Он не смел произнести ни звука, пасуя, как всякий мужчина, перед обыденной стороной существования. Как всегда, женщина оказалась смелее. Она первой нарушила тишину – голос ее звучал почти бесстрастно, в то время как сама она содрогалось от противоречивых чувств.

«Расскажи мне что-нибудь», – попросила она.

Полумрак скрыл его удивление и последовавшую улыбку. Разве он не сказал ей только что самые важные на свете слова – и уже не впервые?

«Что же мне рассказать тебе?» – спросил он успокаивающим ровным голосом. Он уже чувствовал благодарность за ту решительность в ее тоне, что ослабила напряжение.

«Расскажи мне сказку».

«Сказку?!» – искренне удивился он.

«Да. Почему бы и нет?»

Эти слова прозвучали слегка раздраженно, с оттенком сумасбродства обожаемой женщины, прихоть которой сколь непредсказуема, столь и обязательна к исполнению, даже если ставит в тупик.

«Почему бы и нет?» – повторил он с легкой насмешкой, как будто она попросила его достать луну. Теперь он даже немного злился на нее за легкость, с которой женщина сбрасывает эмоцию, как роскошное платье.

Он услышал, как она немного робко и с какой-то трепещущей интонацией, заставившей его задуматься о полете бабочки, произнесла:

«Раньше ты так хорошо рассказывал… рассказывал свои простые истории про… про службу. По крайней мере мне было интересно. До войны… до войны ты делал это просто… просто мастерски».

«Правда? – произнес он, невольно помрачнев. – Но сейчас, видишь ли, война», – продолжил он таким неживым, ровным тоном, что она почувствовала, как легкий холод коснулся ее плеч. Но она все же настаивала, ибо на свете нет ничего незыблемее женских капризов.

«Сказка может быть и не об этом мире», – пояснила она.

«Ты хочешь сказку об ином, о лучшем мире? – деловито поинтересовался он. – Для этого придется вызвать тех, кто уже туда отправился».

«Нет. Я не об этом. Я имею в виду другой… не наш мир. В нашей вселенной – а не в раю».

«Это уже легче. Но ты забываешь, что у меня всего пять дней отпуска».

«Да, я ведь тоже освободилась всего на пять дней от… от своих обязанностей».

«Мне нравится это слово».

«Какое слово?»

«Обязанности».

«Порой это просто невыносимо».

«Это потому что тебе кажется, что они тебя ограничивают. А это вовсе не так. В обязанностях есть бесконечность и… и столько… всего…»

«Это у тебя цеховое».

Он не обратил внимания на шпильку. «Абсолютная индульгенция, например, – продолжил он. – А что до твоего другого мира: кто станет искать его, кому нужны его истории?»

«Ты», – сказала она с неожиданной для нее кокетливой категоричностью.

Едва заметным жестом он выразил согласие, иронию которого не смогла скрыть даже сгущающаяся темнота.

«Будь по-твоему. В том мире, стало быть, жили-были Капитан Корабля и Норман. С большой буквы, поскольку других имен у них не было. То был мир морей, островов, континентов…»