Жозе Эса де Кейрош - Преступление отца Амаро

– Нет, я ручаюсь, что сеньор Жоан Эдуардо неспособен сказать подобную вещь, – важно решил каноник, развертывая красный носовой платок.

– А кто эта Святая из Аррегассы? – спросил Амаро.

– Неужели вы не слышали о ней, падре? – воскликнула дона Мария с изумлением.

– Не может быть, чтобы не слышали, – заявила дона Жозефа Диас авторитетным тоном. – Говорят, Лиссабонские газеты полны этим.

– Это действительно необычайное явление, – глубокомысленно заметил каноник.

– Это чудо, в полном смысле слова, чудо! – заметила сеньора Жоаннера.

– Да, конечно. Нечего и говорить, – согласились приятельницы.

– Но… собственно в чем же дело? – спросил Амаро с любопытством.

– А вот в чем, падре, – начала дона Жоакина Гансозо, торжественно выпрямляясь в кресле: – Святая – это одна женщина в соседнем приходе, которая лежит в постели уже двадцать лет… Она разбита параличем. Руки у неё тонки, как, мизинец. Чтобы понять, что она говорит, приходится прикладывать ухо к её губам.

– Она живет одною милостью Божиею, бедненькая, – благоговейно сказала дона Мария.

Старухи растроганно замолчали.

– Но доктора говорят, что это нервная болезнь, падре, – сказал Жоан Эдуардо, стоявший позади старух, положив руки в карманы.

Эти слова вызвали у старых богомолок взрыв негодования. Дона Мария даже перекрестилась на всякий случай.

– Пожалуйста не смейте говорить при мне подобных вещей! – закричала дона Жозефа. – Это оскорбление. Вы, видно, неверующий человек и не уважаете ничего святого. Ни за что бы не отдала я за вас свою дочь, – добавила она, переводя взгляд на Амелию.

Амелия покраснела, Жоан Эдуардо тоже.

– Я повторяю только то, что говорят врачи, – возразил он язвительно. – Кроме того, я не имею ни малейшего желания жениться на ком-нибудь из ваших родных и даже на вас лично, дона Жозефа.

Каноник громко расхохотался.

– Уходите от меня подальше. Вы – безобразник, – закричала старая ханжа в бешенстве.

– Но что же делает Святая? – спросил отец Амаро, желая восстановить мир и тишину.

– Все, что хотите, падре, – ответила дона Жоакина Гансозо. – Она знает молитвы против всех бед и призывает, милость Божию на того, кто обращается к ней за помощью. А когда она причащается, то приподнимается на постели и сидит, почти не прислонявшись к подушкам, и так закатывает глаза к небу, что даже страшно становится.

– Мой приветь почтенному собранию, – раздался в этовремя голос у двери; и в комнату вошел необычайно высокий, бледный господин с изможденным, больным лицом и почти беззубым ртом. В его тусклых впалых глазах отражалась идиотическая сантиментальность. В руках он держал гитару.

– Ну, как вы себя чувствуете сегодня? – спросили у него все.

– Плохо, – ответил он с грустью. – Все грудь болит и кашель…

– Вам бы на Мадеру надо поехать. Это единственное средство, – решила дона Жоакина Гансозо авторитетным тоном.

Он засмеялся.

– На Мадеру. Это недурно. Какая блестящая мысль! Бедный чиновник, получающий триста шестьдесят [2] 360 рейс около 70 коп. рейс в день при жене и четырех детях, должен поехать на Мадеру.

– А как поживает Жоаннита?

– Ничего, спасибо, она здорова. – И, повернувшись к сеньоре Жоаннере, он хлопнул ее по колену.

– А как поживает наша мать-настоятельница?

Все засмеялись. Дона Жоакина Гансозо шепнула Амаро, – что этот молодой человек Артур Косеро – большой шутник и прелестно поет.

Руса подала чай.

– Пожалуйте, пожалуйте к столу, господа, – попросила сеньора Жоаннера, разливая чай.

Старухи сели пить чай, сливая его на блюдечки и потягивая маленькими глоточками. К чаю подали бутерброды. Все аккуратно разложили за коленях платки, чтобы не закапать платье.

– Не угодно ли вам печенья, падре? – предложила Амелия, подавая Амаро тарелочку со сластями. – Оно очень свежее.

– Спасибо.

– Возьмите вот эту штучку. Она с небесным кремом…..

– Ах, если с небесным, то надо взять, – сказал Амаро, весело смеясь, взял печенье кончиками пальцев и взглянул на нее.

Сеньор Артур обыкновенно услаждал общество пением после чая. Как только Руса унесла поднос, Амелия села за рояль и быстро пробежала пальцами по желтым клавишам.

– Спойте что-нибудь чувствительное, – попросила дона Жоакина Гансозо.

– Да, да, это лучше всего, – присоединились к ней остальные.

Артур прочистил горло, сплюнул и, придав лицу печальное выражение, запел, тоскливым голосом. Песня называлась Прощание; в ней говорилось о том, как двое влюбленных расстаются навсегда, в лесу, в тихий осенний вечер.