Наоми Френкель - Дом Леви

– Мелкие буржуа, Отто? Ты говорил мне, что все евреи – мелкие буржуа.

– Говорил, малыш, но ты ничего не понял. Ибо что сделает мелкий буржуа, если не пойдет к пролетариям, чтобы быть защищенным? Только к пролетариям, и все!

– Я не могу пойти в красные пионеры, Отто. Евреи это иное дело. Они… говорит моя мама…Всю жизнь живут в аду.

– Твоя мать принадлежит к мелкой буржуазии.

– Отто! Что ты говоришь, Отто!

– Ой, малыш, малыш, еврейские дела самые запутанные в мире.

Огромные руки упираются в прилавок киоска. Хейни большим своим телом оттесняет мальчика от окошка и предстает перед Отто. И оттесненный Саул возвращается домой, печальный и оскорбленный.

– А-а, – говорит Отто, – пришел обсудить дела.

– Нет, не расположен я к разговорам, – отвечает Хейни с тяжестью в голосе.

– Хм-м… Хейни, что случилось? Забастовка закончилась безрезультатно, и ты удивляешься тому, кто виноват?

– Кто? – кричит Хейни. – Если я виноват, я готов расплатиться за это сполна.

Хейни уверен, что история с одноглазым мастером и его, Хейни, выкриками в пользу Гитлера дошли до слуха Отто, и лицо Хейни искривлено. Отто смотрит на странное его лицо, явно не похожее на прежнее лицо Хейни сына Огня, и думает: «Что-то у него произошло».

– Твоя вина? – говорит Отто. – Разве рабочий может быть виновен в том, что так закончилась забастовка? Профсоюзы твои виноваты. Твоя партия, лидеры которой взяли на себя роль защитников власти Брюннинга, и своим меньшинством стали на стражу этого зла, – не призывают к всеобщей забастовке. Таковы дела, Хейни.

– Не болтай мне про политику, Отто. Я прошу настоящих действий!

Хейни всовывает голову через окошко внутрь киоска и начинает безжалостно исповедоваться перед Отто, и с каждым словом убийственный огонь разгорается в его глазах. Отто пытается его успокоить:

– Хейни, ты что, резиновый мяч? Получил один удар и уже прыгаешь вверх. Дружище, взвесь разумно и взвешенно свои дела. Мы еще поговорим, Хейни. Я пойду за советом в мою партию…

– Не приходи ко мне со своей партией, – кричит Хейни, – дай сейчас же совет, к чертям собачьим. Этому мерзавцу так это не пройдет, говорю я тебе! – Хейни сжимает кулаки.

– Не мешкай, Хейни, встань и раздави этого гада. Но чего ты этим добьешься, когда весь город полон такими гадами, как он.

– У каждого свой гад, раздавить, и не будет болота! Как подводят общий счет. Встану и подведу свой счет.

– Хейни, что ты задумал? Ты сошел с ума, Хейни? Хейни!

Но Хейни уже пошел дальше, и пар из его рта на холодном ветру, как пар из пасти коня во время ржания.

– Иисусе! – бормочет Отто вслед набычившемуся гневом и почти бегущему Хейни. – Что он еще наделает?

– Елки к Рождеству! Елки к Рождеству! – выкрикивает напротив горбун.

У скамьи собрались дети, возвращающиеся из школы. Сегодня начинаются рождественские каникулы. Накатали дети длинную ледяную дорожку вдоль тротуара и скользят по ней с радостными криками, и среди них маленькая Марихен, две косички которой торчат за спиной как светлые крылья.

– Добро пожаловать, Отто! – Филипп протягивает руку.

– А, доктор! Добро пожаловать, доктор. Вот, вернулся из тюрьмы. Да, да, доктор, две недели.

– Уже две недели?

Глаз у Отто наметанный – лицо доктора осунулось – и у него что-то случилось.

– Пили кровь у людей эти две недели, – говорит Отто.

– Да, Отто, это были безумные дни.

В последнее время Филипп рано возвращается домой. Нет завала работы, какой был прежде. Длинные коридоры здания еврейской общины опустели. За пишущей машинкой в его офисе сидит теперь курчавый парень по имени Боби, каждый раз энергично отбрасывающий со лба кудри. Однажды он появился в офисе с рекомендательным письмом от Беллы. И, конечно же, Филипп предпочел его всем остальным претендентам. Парень тут же сел за стол и начал стучать на машинке, как вышедший из себя пианист. Не менее сильно он стучал по нервам Филиппа. Хотя, в общем-то, у него не было претензий к Боби: парень прилежный, серьезный, готовый в любой момент прочитать Филиппу лекцию на любую тему, только не связанную с Беллой. Филипп задает ему много вопросов в отношении бывшей своей секретарши, но не может и слова из него вытянуть. Разъезжает Белла по городкам и маленьким общинам, разъясняя цели Движения. «Теперь дни поспокойнее, но в те ужасные дни оставила она меня».

Однажды Боби пришел, закинул со лба кудри и с большим волнением сообщил Филиппу:

– Весной мы выедем на усадьбу заняться подготовкой к скорому отъезду в Страну Израиля.