Наоми Френкель - Дом Леви

– Попался в сети этого ловкача.

– Видели Хейни стоящего на улице и выступающего с проповедью в пользу Гитлера.

– Проклятые! – потрясала кулаками жена Шенке.

За окнами шумел переулок. Глотая слезы, Тильда укладывала спать детей. На кухне, при слабом свете свечи, мать сидела у изголовья сына.

Когда Хейни проснулся, начало светать. Охватил руками гудящую голову, сдерживая хрипенье в горле и позывы к рвоте, увидел лицо матери и пытался припомнить, что было, но единственно, что всплывало в памяти – пустой угрожающий ему глаз.

– Пьянь? – спросил.

– Пьянь, – ответила мать. Встала и принесла черный кофе.

– Собрание! – вскочил Хейни с дивана. – Пропустил собрание.

– Да, сын. Сиди и пей кофе.

И она рассказала ему, не опуская ни малейшей подробности, обо всем, что произошло в трактире: Хейни, ее и отца сын, был обнаружен стоящим в переулке и проповедующим слова одноглазого мастера в пользу Гитлера! Мать закрыла руками лицо.

Хейни смотрел на седую голову матери, склоненную над свечой, и ударил кулаками по столу.

– Матушка, неужели ты думаешь, что твой сын оставит так это дело? Я обещаю тебе, что это дело…

– Что? – перепугалась мать. – Что ты собираешься сделать, Хейни?

– Сделаю то, что сделаю, – сказал Хейни и снова растянулся на диване. На следующее утро, когда Тильда вышла с улыбкой примирения, лицо Хейни оставалось недвижным. Хмуро и тяжело глядел он в глубь кухни. Из всех ощущений, которые он познал в дни забастовки – скуки, омерзения, гнева и опустошенности, труднее всего был стыд. На осмеяние и срам он был выставлен этими мерзавцами. Таким он не вернется на фабрику.

– Хейни, – начала мягко Тильда, – ничего страшного не произошло. Один раз напился, это случается с каждым мужчиной, – приложила свою голову к голове мужа, – перевари в себе всю эту беду. Я виновата.

– Каждый человек отвечает сам за свои действия, – сказал он и отодвинул ее от себя.

Тильда пошла на рынок. Вернулась в полдень и положила газету «Мир в полдень» перед мужем, все еще сидящим на диване.

– Эта газета просто хлам, – сказала мать из-за его спины. Пойду в киоск и куплю настоящую газету.

Вернулась с газетой «Красное знамя».

– Отто вернулся, – закричала она, – и кровь застыла в жилах Хейни. Отто вышел из тюрьмы, Отто, которого заключили туда из-за его, Хейни, забастовки. И что он сделал? Метался по улицам, торчал на этом кухонном диване, и в результате… Стыд сдавил ему горло. Забастовка завершилась безрезультатно. Вместо того, что выйти на сцену, он валялся пьяным на диване. Эту мерзость он себе не простит!

Вскочил Хейни с дивана, натянул свитер и шапку, надел пальто. Тильда увидела его перекошенное лицо и закричала в испуге:

– Хейни, куда? Что ты сбираешься сделать? – но уже сильно грохнула дверь, и нет Хейни.

– Мама, – плачет Тильда и бежит к двери.

– Оставь его, – мать преграждает ей путь. – Оставь, точно также поступал его отец.

Слезы текут из глаз матери, струясь по морщинам лица.

Отто вернулся из тюрьмы!

Саул смотрит влюбленными глазами в лицо друга, заросшее щетиной. Сначала испугался этого странного вида, но тут же нашел своего друга еще прекраснее.

– Ах, мальчик, мальчик! – ерошит Отто жесткие волосы Саула.

– Отто, очень многое случилось, пока ты был у них в тюрьме.

– Да, мальчик, случилось. Две недели…

– Отто, ты настоящий человек…

– Настоящий, – смеется Отто, – что это вдруг?

– Да, Отто, твоя Мина это сказала, и в газете было написано.

– В газете? – изумляется Отто, и в этом изумлении ощущается радость. – Обо мне было написано в газете? В какой газете, мальчик?

– В твоей газете, Отто. Писали обо всех настоящих людях. И даже если не упомянули твоего имени, ты был упомянут со всеми. Мина сказала, что нет порядочных людей, кроме тебя, Отто.

– А-а-а, – разочарованно говорит Отто, – так? Не обо мне было написано в газете? – Но тут же с улыбкой: так Мина сказала обо мне?

– Отто, – заикается Саул, – когда ты здесь не был, в эти две недели, я вступил в Движение.

– Что значит – «Движение»? Какое движение, малыш?

– Ну, такое Движение… Движение евреев, Отто.

– Зачем евреям нужно Движение, малыш?

– А что им делать? Куда они пойдут?

– Туда, куда идут все порядочные люди.

– В тюрьму, Отто?

– Малыш, ты все еще ничего не понимаешь. Что значит – «в тюрьму»? Ты иди в красные пионеры. Почему нет? Евреи и христиане – вместе. В мире есть только две категории людей, буржуи и пролетарии.