Наоми Френкель - Смерть отца

Поправляет дед галстук и возвращается в дом, в комнату сына, но не торопится на этот раз. Дорога от маленькой скамьи между кустами сирени до дома длинна, как дорога от того маленького рыжего мальчика, который вышел ночью из дома родителей в сторону водонапорной башни, попытаться поймать рыжую ведьму, до старика, с седой шевелюрой, стоящего перед своим берлинским домом и взирающего на опущенные жалюзи.

Оттокар и не надеялся, что девочка придет к нему вечером, но, тем не менее, все приготовил для встречи. Букет цветов в банке и сладости на столе. Сидит Оттокар в темноте, и множество голосов доносится до него с улиц. Осталось два дня до выборов. Этой ночью нацисты организовали флотилию лодок, освещенных факелами с флагами, развевающимися на ветру, и огромными красными парусами. Все жители города высыпали на берег – смотреть на пылающую реку. Нанте Дудль вышел к воротам, и только добрая Линхен осталась в доме в обществе кипящих от гнева матросов и сердится вместе с ними на тех, кто засоряет реку Шпрее всяческими фокусами.

– Дали бы нам только знак, – злятся матросы, – мы бы утопили все эти лодки!

– А я напою вас бесплатно пивом, – присоединяется к ним добрая Линхен.

Возбужденные голоса и отсветы пламени с реки доходят до тихой обители Оттокара, и сердце его взволнованно. Еще немного, и он пойдет к Клотильде Буш, и принесет с собой возбуждение улиц.

– Что это, граф? Испортилось у вас электричество? – В дверях стоит Иоанна.

Оттокар смеется и спешит к ней, радуясь ее приходу. Берет ее голову в свои ладони и целует ее в лоб. Глаза ее и губы открыты.

– Спасибо, – говорит девочка.

– Спасибо? – удивляется граф-скульптор.

– Да, спасибо за подарок.

– А-а, за подарок, – смеется Оттокар и включает свет.

– Ах, граф, – жмурится от внезапного света Иоанна, слова сами смущенно срываются с ее губ, – ужасно тяжело было к вам добраться. Такой тесноты на улицах я еще никогда не видела. И все это из-за нацистов.

– Минуту, минуту, Иоанна! – Оттокар силится остановить поток взволнованных слов из ее уст. – Во-первых, сними пальто, и отдохни.

И удивленно видя ее в форме, которую раньше не видел, спрашивает. – Иоанна, ты участвовала в уличных демонстрациях?

– Нет! – перестает он с ноги на ногу от волнения. – Ни в какой демонстрации я не участвовала. Это форма нашего Движения…

– Движения? Что это за такое Движение?

– Всемирное Движение сионистской молодежи скаутов-социалистов.

Из всех этих слов граф улавливает лишь последнее.

– Ты состоишь в молодежном социалистическом движении? Это хорошо.

– Да. Но не это главное. Главное, что движение сионистское. Саул считает не так, и Белла говорит, что оба элемента в движении равноправны. Но я говорю: первым делом – сионизм.

– О чем ты мне рассказываешь, девочка моя? Я хочу точно понять.

– Нет, точно вы понять не сможете, – Иоанна во время закусывает язык. Ведь чуть не сказала, что он не может понять, потому что христианин, как сказала это Фриде, и та страшно обиделась. – Знаете, мы сионисты. Мы не хотим больше жить в Германии. Мы вернемся в Палестину, землю наших праотцев…

– Оставить Германию? – граф берет за руку возбужденную девочку. – Мы еще об этом поговорим, Иоанна. Но идем, покажу тебе, что я для тебя приготовил.

– О, марципаны! Я их очень люблю!

Только сейчас чувствует Иоанна, что желудок ее пуст. Она почти ничего не попробовала из того изобилья лакомств, которые приготовили сестры Румпель. Взволнована была встречей деда с ее товарищами. Теперь ей все, что ей приготовил граф, кажется вкусным.

– Мы идем вернуть книгу на место, в землю, – говорит она, жуя.

– Конечно. Не забыл. Все готово.

– Что готово?

– Я долго беседовал с Коксом, и он мешать нам не будет. Я убедил его, что надо вернуть книгу на место, и он даже обещал помочь.

– И граф Кокс там будет?

– Не знаю, будет ли. Он сейчас со своим сыновьями у реки, наблюдает за горящими лодками.

– Так надо туда поторопиться, – вскакивает Иоанна со стула, – как только закончится это представление, граф Кокс вернется, но я не хочу его видеть.

– Выйдем через калитку во дворе. Из ворот мы не сможем пробиться к старому еврейскому двору.

Рыбачья улица черна от множества людей. Губная гармоника Нанте Дудля замолкла на улице, и только глухие удары барабанов доносятся с реки. Нацисты привезли с собой целый оркестр ударников. Медленно плывут лодки под флагами. На чердаке стоит у окна Триглав, древний бог, и головы его покрыты тяжелой тканью.