Наоми Френкель - Смерть отца

– Попадался, – отвечает Эрвин жестким голосом. – Да и как я мог охранять от них свою душу? Мне даже в голову не приходило, что вокруг меня будут обретаться подобные типы. Они открылись мне подобно пресмыкающимся в любом месте. Они хватают любую должность, они рвутся к верхушке партии. Я бы и сейчас не обращал на них внимания, Гейнц, если бы они не начали действительно вершить историю. Я был одного мнения с нашим другом, священником Фридрихом Лихтом, я бы сложил руки, как в молитве, и сказал бы тебе: храни нас, Бог, от духа времен в образе господ! Когда я прихожу в партию и вижу там этих пресмыкающихся, я абсолютно ясно понимаю, что все пропало, Гейнц, все потеряно.

– Потеряно? Для кого?

– Для всех нас. Выборы через несколько дней. Ты рассказал мне об отце. Добавлю и скажу то, чему учила меня моя мать. Всю жизнь она должна была слушать моего отца, мастера. Несчастная мать говорила мне: хочешь знать, кто ты, покажи мне своего товарища. И это я добавляю к твоим словам: хочешь знать положительную сторону партии, покажи мне человека, которого она сотворила. Партия моя потеряна. Не будет она плотиной на пути приближающегосязла.

– Ты настолько уверен, что оно приближается, Эрвин?

– Я пытался бороться. Я пытался вырывать руль лодки из рук этих господ, и не смог. Только рабочий фронт может еще нас спасти. Все мелкие счеты между партиями, это счеты мелких политиканов, жаждущих большой власти. Они поведут нас в бездну. Встали все эти шептуны. Мелкое их вранье – от уха к уху, – их главное оружие. Они и распустили обо мне слух, что я собираюсь присоединиться к социал-демократической партии, и создаю теорию для личной цели, чтобы навязать мою волю партии, и всяческие другие вымыслы. Это заставляет меня покинуть партию. Я уже тайно объявлен предателем, навесили мне на спину якобы темное мое прошлое. А сейчас они публично объявят меня предателем.

Эрвин стоит посреди кабинет, заложив руки за спину, как будто сам на себя наложил оковы. Гейнц видит: это уже не тот Эрвин, давний его друг, это не то шаловливое лицо веселого парня и не серьезное лицо предвидящего будущее человека партии и даже не лицо, отяжеленное нелегкими последними годами. Это лицо печальное, больное, отягощенное неотступной тоской. Гейнц испуганно удивляется, как все те прежние лица породили это новое лицо, иное? И одна мысль одолела это удивление Гейнца: «Если он и вправду собирается их оставить, станет ли он снова моим другом, как в те дни?»

– Я твой товарищ, – снова кладет Гейнц руку на плечо друга, и голос его мягок.

– А-а, да… Сейчас, когда я представил себя, как пустой сосуд. Пустой и ничтожный. Ничто, – говорит Эрвин и направляется к окну, а за ним – Гейнц.

«Хейни – пустое место», – вспоминает Гейнц. Смотрит на гараж, и перед его глазами Хейни, сидящий на ящике и жующий свой бутерброд. «Хейни – пустое место, Хейни – пустое место, теперь и Эрвин – пустое место».

– Эрвин. Будешь работать здесь, в моей конторе. Это будет интересно и обеспечит заработок. Я буду рад работать с тобой, Эрвин.

– Нет, Гейнц, я буду работать простым рабочим в литейном цеху.

– Глупости, Эрвин.

– Нет, сбежав из партии, я не сбегу из пролетариата.

– Абсолютная чепуха, Эрвин! Какой ты рабочий? – взгляд его остановился на руках Эрвина, мягких, с короткими пальцами. – Что вдруг – рабочий?

Эрвин молчит. Первая партия литых ликов тайного советника отправилась со двора. Шеренга вагонеток привозит новый груз – железные ванны. Рассеялись клубы дыма в цеху. Литье закончилось.

– Надо все начинать заново, – говорит Эрвин, – все сначала.

– Что ты имеешь в виду, Эрвин?

– Положим, – говорит Эрвин, – что Гитлер побеждает на выборах.

– Положим, – нехотя соглашается Гейнц.

– Партия уйдет в подполье, и обесценятся эти господа. Разбегутся они по ветру. И тогда подвергнется испытанию человек, наиболее достойный. Такого человека надо воспитать. Это то, что нам не хватало все долгие годы нашего существования. Надо начинать заново. Гейнц, здесь, среди твоих рабочих я попытаюсь воспитать человека, внутренние качества которого позволят ему выдержать экзамен в тяжелое время. Может, я даже сумею создать вокруг него небольшую ячейку. Но в условиях подполья маленькая ячейка может быть больше, чем целый партийный аппарат, который будет разрушен и исчезнет. Я должен быть рабочим среди рабочих, Гейнц.

– Эрвин! – испуганно говорит Гейнц. – Ты имеешь в виду и Герду.

– Да.

– Ты ошибаешься, Эрвин. Ты в ней ошибаешься. Только вчера она мне сказала, что стоит на страже твоей чести, что во имя тебя она борется все время.