Наоми Френкель - Дикий цветок

Слова повисли в пустоте, ибо солдат давно провалился в глубокий сон. Цепь холмов мусора высилась в песках, и между ними дрожали под порывами дождя и ветра редкие тамариски. Стаи чаек рассекали пространство длинными острыми крыльями, криками сея панику в воздухе пасмурного утра. Вспыхнул красный свет светофора, и Рами резко затормозил, чтоб не стукнуться в зеленую машину, которая отсвечивала на шоссе как лужайка, омытая дождем. В заднем стекле зеленой машины возник взлохмаченный клубок темных волос. Вот, подумал про себя Рами, есть люди, которые берут с собой в такой дождливый день кошку. Но тут этот клубок волос поднялся и рассыпался по плечам девушки, которая подняла голову и расчесала торчащие во все стороны волосы. Мысли Рами переносились от кошки в образе девушки к Адас, что мерещилась ему схваченной и увозимой в зеленой машине. Дождь напомнил ему ночь, когда вода в рыбном пруду волновалась и вздымалась под ветром, и разгоряченные коты раздирали тишину рыданиями.

Светофор п ер с ключ и лея, и Рами рванул за зеленой машиной, стараясь не упустить ее из виду, лавируя, и до такой степени увеличил скорость, что солдатки закричали, чтобы он был более осторожен, и даже солдат открыл глаза и сказал: «Куда ты так торопишься в дождь?»

Рами действительно торопился, ибо уже сильно опаздывал в штаб военно-морского флота, где ему была назначена встреча с начальником отдела кадров. В этом месяце планировалась экскурсия военных моряков на Голанские высоты, и Рами вызвался провести ее. Колонна машин уже вошла в Тель-Авив по дороге, ведущей из Хайфы, вокруг серели здания, поблескивая стеклами окон. И вдруг – резкое торможение. Человек пересек шоссе на красный свет. Старый еврей в черном пальто и черной шляпе заставил одновременно скрежетать все тормоза, пробираясь между машинами, как черный дорожный знак, и вызвал суматоху, крики, ругань, гудение клаксонов.

Старик исчез в глубине дождя, и движение машин возобновилось, но зеленая машина была потеряна. Стиснув зубы, он добрался, наконец, до штаба военно-морских сил. В начале испортила ему настроение толстая женщина-офицер, сидящая за большим письменным столом. Нахмурив брови, он сделала ему выговор за опоздание почти на час, так что очередь его прошла. Сидел Рами на скамье, ожидая, когда начальник освободится, и смотрел в окно на непрекращающийся дождь. На подоконнике как бы уплывала в дождь целая флотилия пустых бутылок от кока-колы. Из радиоприемника раздавались шлягеры. За влажным стеклом видна была стоянка, забитая военными машинами. Рами вдруг вспомнил старого еврея, остановившего все движение, и рассердился на этого бородатого старика, из-за которого он потерял очередь, и должен был сидеть без дела, испытывая скуку дождливого дня.

«Где кофе для командира?»

«Подождет».

«Он также хочет вафли».

«Пусть хочет».

«Что, нет вафель?»

«Пусть из себя делает вафли».

Эта интересная беседа протекала между толстухой, и, вероятно, девицей, скрытой стеной, украшенной большой фотографией корабля, разрезающего высокие волны. Стена эта отделяла офис от небольшой кухни. Рами насторожился и прислушался к голосу, доносящемуся из-за стены, голосу необычному, то шероховатому, то чистому, низкому и высокому, агрессивному и ласковому, по сути, целой симфонии звуков. Рами напрягся, в ожидании, когда появится из-за стены обладательница такого странного тембра. За его спиной толстуха нажала кнопку переговорного аппарата и спросила: «Командир, нести кофе?» «Обязательно».

Как будто молния возникла в офисе, поблескивая паром, идущим от двух чашек с кофе. Молния, быстрая и тонкая, словно выстрелила из кухни, пролетела через офис и исчезла за дверью начальника. Когда она пронеслась мимо носа Рами, в ноздри ему ударил острый запах духов, и Рами втянул его, чтобы оставить себе на память. Дверь кабинета снова раскрылась, и младший сержант, тонкая и проворная, вышла оттуда, посмотрела на Рами, и он ответил ей взглядом. Что тут говорить – девица из серебра и золота! Волосы ее были окрашены в самые светлые тона и свернуты в клубок на затылке. Ресницы были черными, брови выщипаны, и превратились в две тонкие дуги. Веки бросали синие тени на карие глаза, губы пылали помадой, подчеркивая большой рот. Не было сомнения, что и щеки были окрашены под цвет загара. В этом творении не забыты были и ногти, блестящие, серебряные. Краски удалили с лица всякое живое выражение, серебро и золото также продолжалось на шее множеством тонких ожерелий, спадающих на гимнастерку. И поверх всего притягивали взгляд маленькие сверкающие брильянты в мочках ушей. Стояла перед ним, вся сверкающая и блестящая, пригладила синюю юбку зимней формы тонкими точеными пальцами, увешанными кольцами и спросила Рами своим странным хрипловатым голосом: «Хотите кофе, капитан?»