Мигель де Унамуно - Любовь и педагогика

Кларита мечтала, что из-за нее будет дуэль, но все получилось проще. На первом же свидании, оставшись с девушкой наедине, Федерико хватает ее в объятия и впивается в ее губы, а та чуть не падает в обморок, сердце ее вот-вот выскочит из груди, и про себя Кларита восклицает: «Вот это мужчина! Бедненький Аполодоро!» Федерико не привык отказывать себе в каких бы то ни было побуждениях плоти, но, слава богу, на людях он прячется под иронической маской.

– Отныне и впредь ты моя, только моя, понимаешь?

– Да.

– И вот что, напиши тому мямле письмо под мою диктовку.

– Но я…

– Не беспокойся, я знаю, как ему следует написать.

– Ну, хорошо, я напишу…

– Вот и отлично!

И вот в один дождливый вечер Аполодоро получает роковое письмо; сжимая его в кармане, выходит на улицу вдохнуть свежего воздуха, идет куда глаза глядят, а в голове его гулко стучит кровь. Он не пережил до конца неудачу с повестью, ему кажется, что прохожие смотрят на него и в душе смеются. Тут он встречает лохматого Менагути, святотатственного поэта, жреца Девы Красоты.

– Что с тобой, приятель? Ты уже друзей не узнаешь?

– А, извини!

– Извини-то извини, да что с тобой стряслось? В чем дело?

– Да так, ничего…

– Ничего? Так-таки ничего, nihil? От меня не скроешь, в психологическом анализе я силен… У тебя такие глаза, и весь твой вид…

– Ну ладно, скажу. Федерико отбил у меня невесту.

– Федерико Варгас?

– Он самый.

– И ты говоришь, что это ничего, пустячок, nihil? Как же ты позволил этому нищему духом сманить у тебя девушку? Неужели ты это так и оставишь?

– А что я могу сделать?

– Что? Сразу видать, что родитель твой напичкал тебя одной наукой, этими помоями, что вкупе с религией составляют главную причину нашего упадка. Я вот только что вычитал у Руссо: «Ученые и богачи лишь на то пригодны, чтобы друг друга разлагать». О, свобода, святая свобода! Virgo Liberias! [29]Для тех, разумеется, кто ее заслуживает, нас очень мало. О, красота! Святая красота! Alma venustas! [30]Ты раб, Аполодоро.

– Но что же я могу с ним сделать?

– Как это что? Да убить его!

– Убить? Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Убить его или умереть самому. Схватиться с ним не на жизнь, а на смерть на глазах у Елены.

– Ее зовут Клара, Ильдебрандо.

– Я знаю, что говорю: именно поставить на карту ваши жизни пред очами Елены, женщины. Nam fuit ante Helenam cunnus deterrima belli causa, sed ignotis perierunt mortibus illi. [31]Я говорю тебе это по-латыни, чтобы не поранить твой слух, не приученный к прекрасной простоте язычества. Рискни жизнью на турнире во славу Елены, а если ты этого не сделаешь, ты раб!

При этих словах Менагути тряхнул гривой.

– И посылай прошение об отставке у жизни…brutto poter, che ascoso, a commun danno impera, [32]как сказал Леопарди, или на имя Высшего Существа, как называют его те, кто претендует на более близкое с ним знакомство.

– Но ты учти, что…

– Ничего я не буду учитывать. Иди сейчас же и вызови его, иначе ты не мужчина. Вызови его, вызови! И не заговаривай со мной раньше, чем вычеркнешь его из книги жизни, или он вычеркнет тебя. Итак, иди к нему с вызовом!

С этими словами поэт отворачивается от несчастного и идет своей дорогой.

Огорошенный Аполодоро смотрит ему вслед, а в ушах его эхом откликается: «Вызови его!» И он вспоминает, как в детстве присутствовал при знаменитой стычке между Пепе и Нарсисо: мальчишки сделали круг, противники смотрели друг на друга и ждали («Пусть он только заденет меня!»), а сторонники того и другого кричали; «Дай ему! Эй, трус! Он тебя одной левой! Задень его, вызови! Дерни его за ухо, вызови!» Вызови! Тут тебе и теория, и педагогика! Убей или умри! Умри… умри… И Аполодоро сталкивается носом к носу с Федерико.

– Вот тебе на! Это вы?

– Да, нам нужно поговорить.

– Когда вам угодно, где угодно и как угодно. Хотите, прямо сейчас пройдемся и поговорим?

– Дело в том, что… – начинает Аполодоро, смущенный такой непринужденностью.

– Наверное, насчет Клариты?

– Да, нам с этим надо решить.

– Решить? Да она уже это сделала.

– Один из нас лишний.

– В данном случае – вы.

– Но… нам придется драться…

Выговорив это, Аполодоро удивляется: «Неужели это я сказал, я?»

– Но, послушайте, милый мой, не выставляйте себя дураком. Кто вам вбил это в голову? Наверняка этот осел Менагути!

– Вы что же, полагаете, что я нуждаюсь в ком-то, кто вбивал бы мне в голову все на свете?!

– Тш-ш, не так громко, зачем поднимать крик?

– Так вы меня считаете марионеткой? Со мной такие вещи…