«Кем станет мой Аполодоро?» – спрашивает себя Авито, поднимаясь по лестнице своего дома, и тут мальчик выбегает ему навстречу и кричит;
– Папа, я хочу быть генералом!
Это восклицание бомбой взрывается в мыслях Авито – Нет, что ты, нет; ты не можешь этого хотеть, ты ошибся, сынок… Кто тебя этому научил? Кто тебе сказал, что ты хочешь стать генералом? Ах да, ты видел как проходили солдаты! Нет, Аполодоро, нет; мой сын не может хотеть ничего подобного. Ты ошибочно толкуешь свои собственные чувства… Общество переходит от военного типа к индустриальному, это сказал Спенсер, [18]запомни, сынок, хорошенько это имя, Спенсер, слышишь? Спенсер, и неважно, что ты не знаешь, кто это, лишь бы ты запомнил имя, Спенсер, Спенсер, повтори: Спенсер…
– Спенсер…
– Вот так. Значит, ты не можешь хотеть.
– Я хочу, папа, хочу стать генералом!
– А если в тебя попадет пуля на войне, сынок? – мягко вмешивается Марина из глубин своего сна.
Карраскаль смотрит на жену, на сына, опускает голову и думает: «Оставить его в покое… оставить… Но этот человек… этот человек… Надо действовать энергично!»
Философ настаивает на социальном воспитании Аполодоро, на том, чтобы он формировался как личность в обществе других детей, играл с ними на улице, и Карраскаль, хоть и скрепя сердце, в конце концов соглашается. Но школа – это ужасно, ужасно! Хорошенькие вещи он там усваивает!
– Папа, а солнышко говорит планетам, какой куда бежать.
«О, школа, школа! Ему там прививают антропоморфизм! Чтобы солнце говорило?… Как мне потом это все выкорчевать? Почему я говорю «выкорчевать»? Разве у подобных вещей есть корни? Все равно – выкорчевать. Наш научный язык набит метафорами. Если не перейдем па алгебру, толка не будет. Нет, я просто обязан вмешаться и, хотя он ходит в школу, наставлять его сам».
– Папа, все хотят быть разбойниками, а меня всегда делают стражником, потому что я самый маленький…
– Так это Же хорошо, сынок; ведь лучше быть стражником, чем разбойником…
– Нет, нет, не лучше; разбойником куда веселей!
«Вот оно, социальное воспитание! Ну что в нем видит дон Фульхенсио? Это же ужас, кошмар!»
Проходя однажды по площади, Авито слышит, как мать говорит сыну, который только что с кем-то подрался и ревет: «Да пусть тебе хоть кишки выпустят, не реви. Чем плакать, взял бы камень и разбил ему голову!» О, дети, несчастные дети! Растут без всякой педагогики!.. На что такие нужны? Только на то, чтобы методом «от противного» подчеркнуть достоинства педагогики, плодами которой пользуются другие дети. Придя домой, Авито внушает сыну:
– Послушай, Аполодоро, никогда никого не бей, даже если тебя задели, лучше убеги…
– Сейчас-то они сильнее, а вот я подрасту…
И в один прекрасный день отец видит, как сын обменивается тумаками с другим мальчуганом.
– Ну-ка, Аполодоро, сейчас же иди сюда! Иди сюда, говорю тебе!
– А чего он дразнится! Они только и знают, что дразнятся: «Аполо-поло-моло, поло-моло-дроло, Полодоро-полудура, дура-дура-дура!» И все из-за того, что меня так зовут.
Аполодоро плачет.
«О дет, нет, это антинаучно, я должен вмешаться… пора уже применить мои принципы!»
И Авито решает учить сына правильно говорить, читать и писать. Чтобы научить его говорить не по заученным правилам, а в соответствии с глубоко познанными закономерностями языка, Авито берется за лингвистику, но на первых же шагах спотыкается. Испанский глагол ahogarse (утонуть) происходит от латинского ad-focare, где корень focus (огонь) – стало быть, поначалу он и значил «сгореть», и получается, что когда-то можно было сгореть в воде или захлебнуться в огне… А то вот еще: слово probable (вероятный) в толковом словаре испанского языка определяется как то, что можно probar (доказать), а если мы что-то можем доказать, то это уже дело верное, а не вероятное… Досадно, что нам приходится разговаривать на подобных языках, а не на языке алгебры. Поэтому Авито отказывается от мысли научить сына говорить по языковым законам.
Зато учит его писать по фонетической системе орфографии, единственной рациональной системе, которой принадлежит будущее. Сначала он колебался, какую букву избрать для глухого гутурального эксплозивного согласного: «Q» или «К» и писать свою фамилию Qarrasqal или Karraskai, но дотом остановился на «К» чтобы не лишать слова kilogramo и kilometro их традиционного ученого облика. А кроме того, на «К» начинаются фамилии не одного великого человека, например: Kant, Kepler и т. д., а чьи фамилии начинаются на «Q»? Разве то Quesnay [19]да Quetelet, [20]других Авито, не знает.
Читать дальше