Жозе Эса де Кейрош - Жозе Матиас

Но однажды земля под ногами Жозе Матиаса закачалась, ни с чем не сравнимый ужас потряс его. В январе или феврале 1871 года ослабевший диабетик Матос Миранда скончался от пневмонии. И по этим же самым улицам, тоже в еле двигавшемся наемном экипаже, я провожал его в последний путь. Похороны были пышные и многолюдные, с министрами, так как Миранда служил в общественных учреждениях. После похорон, воспользовавшись экипажем, я заехал к Жозе Матиасу в Арройос, руководствуясь отнюдь не праздным любопытством и, конечно же, не тем, что в столь исключительных обстоятельствах так уж необходима поддержка философии… У него в доме я встретил его близкого старого друга, выдающегося Николау да Барка, которого я тоже уже проводил на это же кладбище, где теперь покоятся под надгробными плитами многие из тех, с кем когда-то я строил воздушные замки… Николау, вызванный телеграммой Матиаса, еще утром приехал из Велозы – своего поместья под Сантареном. Когда я вошел, слуга деловито укладывал два больших чемодана. Жозе Матиас отбывал этим вечером в Порто. Он уже был в дорожном черном платье и желтых ботинках; пожав мне руку, он, пока Николау готовил грог, в смущении, вызванном отнюдь не волнением, не стыдливо скрываемой радостью по поводу неожиданного поворота судьбы, молча продолжал ходить пз угла в угол. Нет! Если только старик Дарвин не вводит нас в заблуждение своей книгой «Проявление эмоций», то Жозе Матиас в тот вечер чувствовал и проявлял смущение! А в доме напротив, в доме «Виноградная лоза», в этот печальный, серый вечер все окна были плотно зашторены. И все же я поймал брошенный Жозе Матиасом взгляд в сторону террасы, взгляд, полный мучительного беспокойства, тревоги, почти ужаса. Что можно сказать по поводу этого взгляда? То был быстрый взгляд, не уверенный в прочности клетки, в которой находилась взволнованная львица! И когда Жозе Матиас вышел в спальню, я шепнул Николау, хлопотавшему над грогом: «Он хорошо делает, что уезжает в Порто…» Николау пожал плечами: «Да, решил, что так будет деликатней… Я одобрил… Но только на время глубокого траура…» В семь часов вечера мы были на вокзале Санта-Аполония. Возвращаясь в двухместной коляске, но крыше которой беспрестанно барабанил дождь, мы философствовали. Я улыбался довольной улыбкой: «Год траура, а потом полное счастье и много детей… И поэма завершена!» Николау тут же серьезно заметил: «И завершена отменной, добротной прозой. В руках божественной Элизы ее божественная красота и состояние Матоса Миранды – десять пли двенадцать конто ренты… Первый раз ты и я можем видеть вознагражденную добродетель!»

Но, друг мой, прошли месяцы глубокого траура, за ними прошли другие, а Жозе Матиас продолжал жить в Порто. И вот в августе я встретил его в отеле «Франкфурт», в котором он, по всему было видно, прочно обосновавшись И все еще пребывая в меланхолии после потрясших его событий, жил, покуривая (он снова закурил), читая романы Жюля Верна и потягивая охлажденное пиво, и так каждый день с утра до вечера, приносящего приятную свежесть; вечером же он облачался во фрак, прыскался одеколоном и отправлялся обедать в Фос.

И несмотря на то что близился благословенный конец траура и досадная отсрочка счастья была па исходе, я не заметил в Жозе Матиасе ни деликатно скрываемого ликования, ни возмущения медленно идущим, словно прихрамывающий старик, временем… Наоборот! излучавшую уверенность улыбку, которая последние годы, точно блаженное сияние, не сходила с его губ, сменило чрезмерно серьезное, озабоченное выражение на вечно сумрачном лице, свидетельствовавшее о постоянно грызущих его мучительных и неразрешимых сомнениях. Хотите знать каких? Все то время, когда я жил в отеле «Франкфурт» и часто видел Жозе Матиаса, мне не переставало казаться что, когда он бодрствовал, сидя за кружкой пива или надевая перчатки, перед тем как сесть в коляску, которая везла его в Фос, он с тоской вопрошал свою совесть? «Что же я должен делать? Что должен делать?» И однажды утром за завтраком буквально напугал меня, когда раскрыв газету, в ужасе воскликнул, сделавшись красным от прихлынувшей крови: «Как? Сегодня уже двадцать девятое августа?! Святый боже… Уже конец августа!..»: Я вернулся в Лиссабон. Зима стояла сухая и холодная. Я трудился над «Истоками утилитаризма». И вот в одно из воскресений, когда на Росио в табачных лавках начинают продавать гвоздики, я вдруг увидел божественную Элизу в двухместной коляске. Голову ее украшала шляпа с фиолетовыми перьями. На той же неделе я прочел в «Иллюстрированном дневнике новостей» маленькую, можно сказать, стыдливую заметку о бракосочетании сеньоры доны Элизы Миранда… С кем бы вы думали, друг мой? С известным землевладельцем сеньором Франсиско Торресом Ногейрой!..