Уильям Шекспир - Трагедии. Сонеты

Вот и хозяйка!
Любовь, пусть даже в тягость нам она,
Мы с благодарным чувством принимаем.
Итак, благодарите нас и Бога
За тяготы и труд.

Услуги наши,
Хотя б их было дважды вдвое больше,
Ничто в сравненье с той великой честью,
Которой удостоил нас монарх,
Войдя в наш дом. За милости былые
И новые мы вечно будем Бога
Молить о вас.

А где же тан Кавдорский?
Чтоб первыми прибыть, мы по пятам
За ним гнались. Но он ездок отменный.
Его к тому же шпорила любовь.
И мы отстали. Милая хозяйка,
Мы – ваши гости.

Мы как ваши слуги
Себя, свое добро и слуг своих
Считаем вашим полным достояньем
И вам вручаем.

Дайте вашу руку.
К хозяину идем. Он нам угоден
И будет нами отличен и впредь.
Прошу вас, госпожа.

О, будь конец всему концом, все кончить
Могли б мы разом. Если б злодеянье,
Все следствия предусмотрев, всегда
Вело к успеху и одним ударом
Все разрешало здесь – хотя бы здесь,
На отмели в безбрежном море лет, –
Кто стал бы думать о грядущей жизни?
Но ждет нас суд уже и в этом мире.
Урок кровавый падает обратно
На голову учителя. Возмездье
Рукой бесстрастной чашу с нашим ядом
Подносит нам же… Под двойной охраной
Король здесь пребывает: я обязан
Как родственник и подданный его
Защитой быть ему и как хозяин –
Путь преградить убийце, а не нож
На гостя заносить. К тому же правил
Дункан так мягко, был в высоком сане
Так чист, что добродетели его,
Как ангелы Господни, вострубят
К отмщению за смертный грех убийства,
И состраданье, как нагой младенец,
Несомый ветром, или херувим
На скакуне незримом и воздушном
Пахнёт ужасной вестью всем в глаза,
И бурю ливень слез прибьет к земле.
Решимость мне пришпорить нечем: тщится
Вскочить в седло напрасно честолюбье
И набок валится.

Ну, что там слышно?

Он ужинать кончает. Ты зачем
Ушел?

Меня он спрашивал?

Конечно.

Оставим это дело. Он меня
Так отличил, что я в глазах народа
Облекся золотым нарядом славы.
Хочу пощеголять я в новом платье,
А не бросать его.

Ужель была
Пьяна твоя надежда, а теперь
Проспалась и, позеленев, взирает
На прежнюю решительность? Отныне
Я и любовь твою ценю не выше.
Иль ты боишься быть в делах таким же,
Как и в мечтах? Иль хочешь обладать
Тем, что считаешь высшим благом жизни,
И жить в сознанье трусости своей?
Иль, как у бедной кошки в поговорке,
Твое «хочу» слабей «не смею»?

Будет!
Я смею все, что смеет человек,
И только зверь на большее способен.

Но разве зверь тебе твой план внушил?
Его задумав, был ты человеком
И больше был бы им, когда б посмел
Стать большим, чем ты был. Удобный случай
Ты сам себе хотел создать, и вот,
Когда он сам собою наступил,
Ты отступаешь. Я кормила грудью
И знаю: сладко обнимать младенца,
Когда к тебе он тянется с улыбкой.
Но я бы, из его беззубых десен
Сосец мой вырвав, голову ему
Сама разбила, поклянись я так,
Как ты.

А вдруг не выйдет?..

Что не выйдет?
Лишь натяни решимость, как струну, –
И выйдет все. Едва Дункан уснет
(Что будет скоро: он устал с дороги),
Я подпою вином и крепкой брагой
Обоих слуг его, чтоб стала память,
Привратница в дворце рассудка, паром,
А сам рассудок – перегонным кубом.
Когда же их огрузшие тела
Двум трупам уподобит свинский сон,
Мы с беззащитным королем поступим
Как захотим, свалив на пьяниц-слуг
Ответственность за наше преступленье.

Лишь сыновей рожай. Должна творить
Твоя неукротимая природа
Одних мужей. Кто сможет усомниться
В виновности уснувших слуг, чьи руки
Мы кровью вымажем и чьи кинжалы
Мы пустим в ход?