Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы

Только одним близнецам разрешалось чуточку приоткрывать дверь в кухню, когда мамаша Анна Никитична занималась пирогами.

Оба сдобненьких близнеца, два румяных колобка, сползли со стульев и покатились к кухонным дверям.

Если главным начальством в доме считалась мамаша, а главным над первым пролетом механического цеха был, безусловно, мастер Афанасий Иванович Чернопятко, то над близнецами главнее Опанаса никого никогда не существовало.

Опанас — это было все. Слово Опанаса было законом. В просьбе Опанасу не могло быть отказа. В отваге Опанаса не было сомнений. Лучше Опанаса не было в мире!

Ни одна собака во всем поселке не была опасна румяным близнецам. Они могли не опасаться даже гусей… Да, гусей они могли не бояться.

Это была взаимная любовь, приносившая каждой стороне равноценные выгоды.

Первые яблоки, пусть зеленые и кислые, кому приносит Опанас? Близнецам.

Самых лучших голубей из бумаги кто делал близнецам? Опанас.

А кто выручал Опанаса, если над ним нависали черные тучи материнского гнева? Близнецы.

И с кем делились они разными лакомыми кусочками, перепадавшими от матери? Ну, конечно же, с Опанасом. Кому еще могли притащить эти пухленькие близнецы обсосанные остатки ирисок, как не своему краснощекому любимому, несравненному Опанасу! Этому храбрецу, смельчаку и драчуну, который, правда изредка, их тоже немного поколачивал. С кем не случается!

Два колобка, переваливаясь на толстых ножках, подкатились к кухонной двери и только собирались толкнуть эту дверь, как вдруг — о радость! — из глубины кухни раздался негромкий повелительный голос:

— Блюдо!

И вслед за этим загрохотала падающая заслонка и чудеснейший в мире аромат печеного теста разлился по всему дому.

— Блюдо! Блюдо! Мама требует блюдо! — завопили близнецы, бросаясь от двери обратно к столу.

— Ого! — произнес папаша Афанасий Иванович, многозначительно поднимая указательный палец. — Це означает чего-нибудь, когда требуют блюдо! А ну, хлопцы, блюдо!

— Есть такое дело! — крикнул старший, Петро, и вскочил с места.

— Будет сейчас блюдо! — крикнул второй, Грицко, и тоже вскочил.

— Мамо золотая, е для вас блюдо! — заорал Андрий, так что воробьи за окном вспорхнули и улетели.

— Блюдо! — кричал Федор.

— Блюдо! — орал Остап.

— Блюдо! — вопил Опанас.

— Мамо требует блюдо! — пищали близнецы.

А блюдо продолжало стоять в буфете, и неизвестно, сколько бы оно там простояло…

Внезапно появилась сама мамаша Анна Никитична.

— Ну-у? — проговорила она внушительно и с расстановкой. — Долго еще придется ждать тое блюдо?

Тут Опанас крикнул:

— Хлопчики, блюдо!

Сам сорвался с места, сам кинулся к буфету, сам вытащил с невероятным грохотом огромнейшее блюдо и сам принес его в кухню.

А пироги уже лежали на столе во всем блеске своей величественной красоты.

— Что за пироги! — прошептал Опанас и причмокнул языком. — Два? Треба второе блюдо?

— Треба! — сердито сказала мама Анна Никитична, укладывая с великой осторожностью пирог на блюдо.

Это было торжественное шествие.

Впереди — мамаша Анна Никитична с одним пирогом.

За ней — старший сын Петро со вторым пирогом.

За Петро — Опанас с ножами и вилками.

За Опанасом — близнецы с ложками.

Самым последним трусил щенок Тяпка. Он, разумеется, был голоден и тоже рассчитывал на свою долю пирогов.

Полдесятого пирог только что поставили на стол. А когда голубые ходики показывали без чего-то десять, на столе, кроме пустых тарелок и кружек, грязных ножей и вилок, стояло еще два синих фаянсовых блюда, однако тоже совершенно пустых. Хоть бы горбушечку оставили!

Примерно в то самое время, когда в Опанасовом семействе с пирогами было покончено, в доме Петрика к ним только приступали.

Как любил Петрик воскресное утро! Все казалось каким-то совершенно особенным, даже солнце светило иначе, даже небо было другое, даже цветы на подоконниках казались в тысячу раз красивее… А уж о папе и говорить нечего!

Папа по воскресеньям бывал прямо необыкновенным. Целое утро он пел «Куда, куда вы удалились?» И хотя эту очень грустную песню Ленский поет перед дуэлью с Евгением Онегиным, а потом его, бедняжку, убивают насмерть, у папы по выходным «Куда, куда вы удалились?» получалось до того веселым, что Петрику хотелось кувыркаться или, в крайнем случае, походить на руках вниз головой.

По воскресеньям Петрик и папа — одно неразрывное целое. Что папа, то и Петрик. Папа просыпается — и Петрик просыпается. Папа одевается — и Петрик одевается. Папа чистит зубы — и Петрик тут как тут. Папа приглаживает волосы головной щеткой — и Петрик не отстает. Раз нет второй головной, можно платяной…