Валерий Воскобойников - Утренние прогулки

Потом наступило первое сентября.

Когда-то, когда я шел в первый класс, я так волновался, что у меня руки дрожали и коленки. Я держал букет, и цветы тоже тряслись.

А сейчас я шел один и все оглядывался, нет ли где ребят из нашего класса — тех, кого я не видел на медосмотре.

У школы все стояли кучками, и наш класс — тоже. Девчонки и ребята вместе.

Я пошел быстрей к ним, а они глядели на меня и радовались:

— Колька идет, смотрите!

Потом мы увидели Гришу Алексеенко, и я уже радовался вместе со всеми:

— Гришка идет, какой загорелый! Ты в Африке побывал, что ли?

И Бабенкову радовались.

— Бабенков-то! Ну и топает, ну и топает. Даже земля трясется.

Гриша Алексеенко достал камни.

— Красивые камни? Во какие камни! Это мы с отцом привезли с Тянь-Шаня. Я был с отцом в геологической партии, в палатке жили.

— Подумаешь, я со своим отцом был в тайге, к нашей палатке медведь приходил. Две банки консервов съел и ушел.

— А мы на Черном море, мы под водой плавали.

Я стоял молча и все боялся — вдруг меня тоже начнут спрашивать, где я был со своим отцом.

Я даже хотел что-нибудь придумать интересное. Но ничего не придумывалось. И я отвернулся, как будто не слышал всего разговора и в нем не участвовал.

Всех построили, и нас — тоже.

По радио заиграла торжественная музыка.

Вокруг первоклассников бегали родители и бабушки. Одна родительница громко рыдала и приговаривала:

— Вот и Наташка школьница, вот и Наташка учится.

Потом все было, как всегда. Выступил наш директор. Десятиклассники повели первоклассников в школу, и остальные тоже пошли следом.

И я вдруг услышал:

— Кольцов Коля! Коля Кольцов!

Оглянулся — оказывается, и не меня это зовут совсем, а маленького первоклассника. Он шел с красивым букетом и то ли улыбался, то ли плакал, а мать снимала его на кино.

Меня тоже снимала мама, когда я шел в первый класс, тогда они снимали вместе с папой, и даже пленка эта у нас дома есть.

На второй урок пришла завуч. Она раздала листочки бумаги и сказала, чтобы мы написали на них всех членов семьи и свои адреса.

Это мы и в прошлом году делали и в позапрошлом, потому что к кому бабушка приехала, у кого брат родился или сестра — надо же знать, как меняются семьи.

— А собаку тоже вписывать? — спросил Семенов своим дурацким голосом.

Все засмеялись и тоже стали спрашивать:

— А кошку?

— А говорящего попугая? Он по-испански разговаривает.

Я веселился вместе со всеми, но потом, когда начал писать на этом листке, тут же и испугался. Как мне написать про папу?

Я написал свое имя и фамилию, маму вписал, а потом отложил ручку.

— Ты чего? — спросила Галя Кругляк. — Ручка не пишет?

Но я ей не ответил.

Хоть бы урок кончился, думал я. Я бы листок незаметно сдал — и все. А вдруг завтра завуч прочитает наши листки, придет в класс и спросит: «Что же ты про своего отца не написал? Он с вами живет или не живет?».

И я так сидел, сложив руки, потом снова взял ручку и стал изображать, будто сломалось у нее перо.

— Бери мою, — сказала Галя Кругляк, — я уже написала.

— Не надо, — ответил я.

Тут на меня посмотрела Анна Григорьевна.

— Что ты крутишься, Коля? — спросила она. — Уж не в туалет ли хочешь?

— В туалет, — сказал я и сразу вскочил.

— Ну, иди.

И я пошел из класса, опустив голову и стараясь ни на кого не смотреть. Коридор был пустой. Я старался топать потише, но все равно получалось громко. И я боялся — вдруг из учительской выйдет завуч, схватит за руку и станет меня расспрашивать, в чем дело. Я вбежал в туалет, подошел к окну и стал стоять там, повернувшись к коридору спиной.

А звонка все не было.

Из крана противно капала вода. Я попробовал его завернуть, но вода закапала еще сильнее.

Потом где-то хлопнула дверь, и кто-то затопал по коридору, шаркая одной йогой.

Я спрятался за дверь, но тот человек вошел все-таки в туалет. Это был семиклассник с длинным лицом. Я его узнавал по лицу все годы, пока учился, а как фамилия — не знал.

— Ты чего? — спросил семиклассник, заглянув за дверь.

— А ты чего?

— Я ничего. Я палец, видишь, ножичком порезал. Меня к медсестре послали. Только идти неохота. Я карандаш точил и порезал.

И тут я сразу сообразил. В эту же секунду сообразил, что мне надо сделать.

Я вытащил из кармана свой ножик и отогнул лезвие.

— Ты чего? — снова удивился семиклассник. Он мочил свой палец в воде.

— Палец себе сейчас порежу.