Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)

— Постой-ка! — ошарашил он Галку внезапной живостью. — Скажи честно: ты пошла бы против напарников по работе, если б тебе за это в месяц добавочных сто рублей?

— Ни за какие деньги! — воскликнула она, зная наверняка, чем угодить Ромке.

— А если б тебе хотелось вкалывать от души, а они просят бездельничать. Как тогда? Только честно.

— Не понимаю, — Галка состроила лукавые глазки. — Видимо, это большой разговор. Хочешь, зайдем ко мне. Посмотришь, как я теперь. Своя келья, родители потеснились. Зайдем? И поговорим.

Ну кто на его месте не пожелал бы профланировать с девушкой, причем весьма красивой и модной? Кого напугало бы многозначительное приглашение быть гостем в изолированной келье старой знакомой? А вот Ромка опять располовинился, забуксовал, смутясь.

— Вообще-то я занят сегодня…

— Дурашка! Ведь ненадолго, — уже в спортивном азарте пленяла Галка. — Или ты боишься своей Наташи? Неужели она…

— Идем, — сказал Ромка. — Ничего я не боюсь, идем.

Он бывал здесь и раньше, но теперь Галкина комната претенциозно видоизменилась. Сидя на низкой тахте перед карликовым столиком, Ромка высматривал приметы прошлого и не находил их ни в антураже, ни в самой хозяйке девичьего райка. Мебель-то, мебель! Откуда выкопала? Парфюмерии целая батарея. На стенах — шикарная чеканка, картина абстрактная, экзотические маски из черного дерева, кажись…

— Нравится? — ревниво спросила Галка.

— Ничего себе. Будуаром пахнет.

Она рассмеялась:

— А ты его нюхал, будуар? — И небрежно, точно само собой, предложила церемонию. — Сперва по коктейлю. Сейчас я такой сочиню — закачаешься, Румынчик!

Пока она производила алкогольную мешанину возле бара, где, множась в зеркалах, толпилось нахальное полчище бутылок, Ромка украдкой вглядывался в наружный, перекроенный облик приятельницы. Да, изменилась, это уж точно… Веки в «живописи», лакированные ногти, пепельная прическа, хотя недавно беленькой была. И обмундирована непривычно: джинсовая сверху донизу, на ногах то ли обувь, то ли подставки, чтоб роста набрать.

— Ну вот, — смакуя роль светской дамы, воскликнула Галка, — готово! Коктейль «Гризли». По рецепту одного моряка.

Она подсела на тахту совсем рядышком, нарочно касаясь Ромкиного плеча. Он хотел отстраниться, но не решился обнаружить свое смущение, зато всякую словоохотливость потерял. А Галка тормошила:

— Ну, Ромочка! Румынчик! Ромашка!.. Так о чем говорил на улице? Кто просит бездельничать? Я ни грамма не поняла.

— И не поймешь, — Ромка шумно вздохнул.

— Почему?

— Мы никогда друг друга не понимали.

— Зачем же за двоих? — усмехнулась Галка. — Я о себе такого не сказала бы. Для меня ты — открытая книга, Румынчик. Потому и любила тебя — за простоту, доброту…

Откинув питейную соломинку для коктейля, Ромка залпом осушил бокал, чтобы не торчать тут без конца, а заодно и в пику Галкиной манерности. Он уже раскаивался, что вовремя не сбежал от этой ненужной, неловкой импровизации с нею. Из головы не выходило: Виктор, Наташа, «рывок», «думай сам»… Так для чего же он здесь? Зачем прохлаждается зря, когда на работе сплошная неразбериха, а Наташа ушла в обиде?

Под боком щебетала красивая модница, но Ромка не слушал ее, изнывал. Она закурила импортную сигарету, включила магнитофон, в котором ожила простуженная нерусская певица.

— Потанцуем, Ромашка?

— Нет, ни к чему.

— Робеешь? Стесняешься, да?

— Нет. Просто у меня есть Наташа.

— Одно другому не мешает, — хихикнула Галка.

И тогда он заорал:

— Дура! Я ведь ее люблю! Понимаешь ты?!

— Хам! — не осталась в долгу девица. — Работяга! Псих!

Ясно, что после этого Ромку как ветром сдуло. Пристыженный, помчался он неизвестно куда, проклиная свою неустойчивость, бесхарактерность и еще какие-то изъяны души, которым не мог подобрать точного названия.

Без своего ведома очутился он перед изученным фасадом: серая старина с полуколоннами и рельефами античных масок над бельэтажем. Вот и сейчас, постояв под ним, побродив близко, он получил отпущение грехов, необходимое спокойствие и трезвость. Будучи тут как бы случайно и по привычке, он мог, не отвлекаясь больше, обдумывать вновь и вновь предложение Виктора, ситуацию в цехе и себя самого, причем все это словно за двоих: сам и Наташа в собеседницах. Получалось удачнее прежнего: окончательные решения выстраивались чинным рядком, сдавали свои позиции разнородные возражения.

— Ромка! — Наташин голос. Он чуть не прошел мимо, углубленный в себя. — Ромка, ты куда?