Грегори Хьюз - Луна с неба

— Я потерялась?! — переспросила она громко. — Я не потерялась, ты, треклятый педофил! Вали отсюда, пока я не вызвала полицию!

Человек попятился от нее и пошел своей дорогой.

— Давай-давай! Катись! — крикнула ему вслед Крыса.

Я подбежал к ней:

— Что он тебе сказал?!

Крыса не ответила. Скривив мордочку, она глядела в спину удаляющемуся человеку, и вдруг вскрикнула:

— Ой-ой-ой!

— Что?!

— Я думала, что он педофил, а он нормальный! Мистер! — заорала она. — Извините! Я не потерялась! Спасибо за беспокойство!

Несчастный ускорил шаг и теперь удирал почти бегом.

— Ты сдурела?! Разве можно говорить людям такие вещи?

— Ну, извини, Боб! Ошибиться нельзя?

Она заметила каких-то велокурьеров и пошла в их сторону, а я вернулся под дерево и сел в полном замешательстве. Некоторых вещей Крыса просто не понимала. Иногда я и правда начинал думать, что она чокнутая. Я наблюдал, как она болтает с курьерами, их этот разговор явно очень веселил. Издалека Крыса выглядела вполне нормальной, никаких признаков сумасшествия. Но, честное слово, в каком-то смысле у нее не все дома.

Когда треп с курьерами ей наскучил, она вернулась ко мне:

— Поедем вдоль скоростного шоссе Гардинер, потом по указателям на Берлингтон, Гамильтон, Ниагара-Фолс и Форт Эри, там будет граница. Они говорят, что ехать на велосипедах туда сто лет, так что лучше уже выдвигаться. А еще они говорят, что мы в жизни не проскочим мимо пограничников. Только много они знают, эти курьеры! Взрослые дядьки, а целый день гоняют на великах. — Она опустилась на траву и открыла рюкзак. — Вот, купила тебе бутерброд и печенек, пока ты спал. Съешь, когда проголодаешься. А еще купила большую бутылку колы, будем пить по дороге. — Она встала и надела рюкзак. — Пока мне нравится наше путешествие, Боб. А тебе?

— Конечно, — ответил я.

Ничего другого мне просто в голову не пришло. А что я мог сказать? Ты чокнутая и вгонишь нас обоих в гроб?

— Ну, пора ехать, — сказала она. — Раз по скоростному шоссе мы ехать не можем, придется держаться как можно ближе к нему.

Так мы и поступили — сели на велики и поехали вдоль шоссе. Дорога, по которой мы катили, была такая же длинная, но, в отличие от шоссе, совершенно пустая. И ни души вокруг, ни единого домика у обочины. Мы ехали уже много часов подряд, иногда по пересеченной местности, и я натер зад об седло и ладони об руль. Рюкзак как будто стал тяжелее, мокрая футболка липла к спине. В довершение всех бед я запутался: мы должны были ехать по указателям на Гамильтон, а затем на Ниагара-Фолс, но теперь указатели на Ниагара-Фолс указывали в обратном направлении.

Я обернулся к Крысе под фонарем. Она у меня девчонка крепкая, никогда не жалуется, но сейчас личико у нее побледнело, а рюкзак казался слишком для нее большим.

— Не хочешь передохнуть?

Она кивнула и медленно слезла с велосипеда. Мы забрались наверх по небольшому склону, идущему вдоль обочины, и спрятали велики в кустах.

— Здесь подходящее место, — сказал я. — Если появятся копы, они не увидят нас с дороги.

Я помог ей снять рюкзак и развернул ее спальный мешок:

— Холодно. Залезай-ка и поспи немного.

Она молча заползла в мешок и свернулась калачиком. Я тоже устроился спать и сказал:

— Поедем дальше завтра.

Земля была влажной от росы, и я дрожал, хотя больше не от холода, а от усталости. Я хотел спать, но уснуть не мог. Просто лежал и изнывал от тоски по дому и теплой постели. Мы с Крысой еще никогда так не терялись. Мы лежали в темноте в чистом поле, и некого было попросить о помощи.

Помню, однажды темным зимним вечером мы ехали из города домой. Всю дорогу ледяной ветер швырял снег нам в лицо. Когда мы добрались до дома, Крыса бросила велик у крыльца и бегом побежала в тепло. А я задержался под окном кухни, под которым снаружи уже насыпало холмик снега. Я смотрел, как папа вынимает хлеб из духовки, вешает игрушечного снеговика на ручку буфета и отступает на шаг, чтобы оценить, хорошо ли смотрится украшение. Потом в кухню вбежала Крыса, на ходу снимая куртку, и стала рассказывать папе, как прошел день. Такая была картина! Я стоял и смотрел, не боясь промозглого холода, потому что в любую минуту мог шагнуть в тепло родного дома.