Самуил Полетаев - Антон и Зяблик

Шурка оглянулась на родителей. До того показались они старенькими, что сами по себе заморгали глаза и под носом появилась сырость. Особенно деда жалко - маленький такой, глазки слезятся, с бровей свисает иней, а усы как. сосульки. «С кем же они останутся?» -думала она. Дед хорохорится, а ведь седьмой десяток пошел. Мать на вид здоровая, крупная, а тоже - подоит корову и сидит, будто воз дров переколола. На огороде повозится - вовсе разогнуться не может. Ой, беда с ними, беда!

- Дед, что это горит там? - спросила Шурка.

Далеко в стороне, прямо на снегу, словно бы росли огненные кусты - они шевелились и переползали с места на место, а вокруг стояли машины и суетились люди.

- Нефть горит, - спокойно сказал Марафон. - Давеча, слыхал я, труба у них где-то лопнула, ну, а теперь, сказать, кто-то огоньку и уронил. Порядочки!..

Давно уже не видно ночного пожара, а Шурка все вертится, все оглядывается: все-то ей запомнить нужно, чтобы завтра ребятам рассказать. Никто, поди, из них не видел нефтепровод, а она одну только ночь не поспала - сколько всего навидалась!

Когда проезжали Тарасовку, мимо, опережая сани, проскочил по снегу черный зверь.

- Ах ты подлец ты эдакий! - ругнулся Марафон. - С цепи сорвался!

Шурка привстала на санях и вскрикнула от радости:

- Полкан! Полкаша!..

Полкан лег на снег и завилял хвостом.

- Сейчас мы с ним поздоровкаемся. - Марафон вытянул кнут из сена и спрятал его за спиной. - Будет знать, как покидать свой пост!

Но как только сани приблизились, Полкан умчался вперед.

- Чует, быть ему битым. А чего прибежал, спрашивается?

- Вы бы кнут свой спрятали и не стращали пса, - строго сказала Аня.

Марафон спрятал кнут, и тогда Полкан, все понимая, побежал навстречу, вскочил в сани и пошел лазить по шубам. Аня гладила его, пес мотал головой и лизал ей варежки. Марафон, однако, молча проследил за ним недобрыми глазами, внезапно сгреб его в охапку и вышвырнул из саней:

- Не мешай им, не твое это собачье дело…

- Чешет языком, что помелом! - сказала мать.

Шурка махнула на него рукой: мол, что с него взять!

- Что помелом! - подтвердила она, осуждая отца.

- Такой уж родитель дал, не сам покупал.

- Что родитель твой покойный, что ты - одна скверна у вас на языке. Дочь уезжает, а он балаболит. Придержал бы язык, на привязи!

- Молчу, привязал! - Отец придвинулся к Шурке. - Давай-ка мы с тобой, дочка, вместе лошадку поводим, чем баб слушать.

… Станция встретила их полным безлюдьем - одни лишь кони да еще собаки на возках. Люди, понаехавшие к раннему поезду, набились в темной станционной комнате. В уголочке сгрудились ремесленники. Девочки спали, укрывши лица короткими воротниками шинелей, мальчики играли в «жучка» - били в ладонь изо всех сил, с треском и хохотом. И только один из них, подсев к окошку, в темноте читал книжку.

Возле кассы молчаливо стояла очередь. Кое-кто нетерпеливо стучал в окошечко пальцем, но касса безмолвствовала, и кассир, верно, спал еще.

- Билет не потеряла? - забеспокоилась мать.

Аня развязала платок, взбила тяжелые волосы, упавшие на воротник тулупа, не торопясь расстегнула кофту и вытащила билет.

- Упрячь его, доченька, поглубже.

Аня усмехнулась и повела глазами на Васю. Вася смущенно отвернулся.

- Куда уж глубже! Билет скоро показывать.

- А дело было такое, - подхватил Марафон, доставая кисет. - Ехали две бабы с города, одна другой и отдала билет на сохранение, а сама вышла на станцию, в буфете купить кой-что. Платок-то, где у ей деньги, развязала, глядь- а билета нет. Забыла, значит, что отдала товарке. Ищет-поищет, а тут и поезд уехал - прощай, елки-мочалки! Что делать? Так и пошла пешком домой, цельный месяц шла до деревни.

Говорил он, словно бы ни к. кому не обращаясь, а вокруг между тем собирались люди. Даже ремесленники побросали игру и подались к взрослым.

- Сейчас пойдет трепотня, - сказала Аня и увела Васю к круглой, глянцевитой печке, возле которой спали девочки.

Многие Марафона знали, подходили и здоровались.

- Ты чего заливаешь?

- Закурить есть?

- Нет, ты послухай, что с нашей учителкой было, - продолжал Марафон, подавая кисет. - Шли они с подружкой до деревни и только, значит, Еланин овражек прошли, мимо лесочка идут, а тут выскакивает Митька-дурачок из Дербеневки, палку в руках держит. «Садись, говорит, подвезу!». «Да мы, Митенька, пешочком дойдем, недалечко нам тут». А он на них палкой. Ну, уселись они сзади на палку, погудел он и поехали! Провез их десять шагов. «Слезай, говорит, приехали! С тебя, говорит, рубль, ты в кабине сидела, а с тебя полтинник - в кузове тряслась…» Вот какая, значит, история, елки-мочалки.