Юрий Коротков - Мадемуазель Виктория. Повесть

Вика и папа выходят из номера.

Мадам Лисицына волочит по лестнице Светку, догоняет работника посольства.

- Я вас умоляю, нет, я требую! Я требую… Посольский оборачивает синее от бессонных ночей лицо:

- Летят только дети дошкольного возраста. Всем не хватит места.

С площадок смотрят вниз жильцы отеля.

- Одно лишнее всегда найдется. У меня ребенок!

- Ведите себя достойно, - говорит папа. - У нас у всех дети.

- У вас в Москве еще двое! А у меня одна! Одна! - мама-Лисицына плачет настоящими слезами.

- Пойдем, мам, не надо, - тянет ее Светка назад.

Вика возвращается к окну. Автобус внизу разворачивается и направляется к набережной. Настьку Черных и других малышей увозят в Каир-вест. Где-то над Средиземным морем летят наши самолеты, чтобы забрать их на Родину.

В автобусе Настька, конечно, заснет, спящую ее мама внесет по трапу, не разбудит и в Шереметьеве. А проснется Настька завтрашним утром в Москве, за три тысячи километров от Каира.

Далеко в Атлантике торопится, режет острым носом волну теплоход «Иван Франко». Скоро кончатся эти тревожные дни…

Раньше, чем поднялось солнце над скалами Мукаттам, Вику будит многоголосый шум под окнами. Вика осторожно смотрит в окно сквозь жалюзи.

По улицам Докки течет к набережной плотная толпа арабов. Редко мелькают в толпе европейские костюмы каирских аристократов, зато рекой плывут черные, желтые, полосатые галабии, халаты, малайе, развеваются бедуинские платки.

Вика смотрит дальше: толпы, вытекая из улиц, сливаются на набережной Эль-Нил. Сигналят неподвижные автобусы, машины выезжают на тротуар. Торговцы прижимаются к стенам зданий, расступаясь на пути демонстрации. Над кипящей поверхностью толпы плывут недоуменные морды верблюдов, шлемы полицейских и дети, поднятые на плечи родителей.

В неуловимом ритме взлетают над головами людей крепко сжатые кулаки.

Лисицына врывается в номер без стука.

- Господи! - голосит она с порога. - Опять демонстрация! Что случилось? Опять двери запирать? Что они демонстрируют?

- Да погодите, не паникуйте, - хмурится папа. - Надо же сначала узнать, в чем дело.

Он распахивает окно. Со свежим утренним ветром и обычными запахами каирских улиц в комнату врывается гортанный арабский крик. Разобрать ничего невозможно, лишь одно слово повторяется тысячей голосов, гремит над Каиром:

- На-сер! На-сер!

Бегут дядя Феликс с Лешкой.

- Телевизор не включали? В Александрии, в Порт-Саиде, в Асуане демонстрации! Весь рабочий Каир на улице! Феллахи бросили работу! Неужели не понимаете? Они просят Насера остаться президентом. Они не просят, они требуют! Папа смеется впервые за эти дни. Подхватывает Вику и высоко подбрасывает ее.

- Ну, кто там говорил, что народ не верит Насеру? А? Смотри! Это же рабочие и феллахи. Замалек кусает локти!.. Феликс, машина еще здесь? Поедем в город. Это же великое событие - народ защищает революцию!

Мама сопротивляется:

- Посол запретил выходить на улицу. «Братья-мусульмане»…

- Какие запреты в такое время! А «Братья» и прочая погань сейчас сидят по домам и боятся нос на улицу высунуть.

Мама все-таки остается, она очень устала за пять дней войны, все время теребит что-то нервными пальцами.

Вика с папой и дядя Феликс с Лешкой спускаются в автомобиль. Улицы Докки уже опустели, демонстрация направилась к центру города.

Эль-Нил и мост ат-Тахрир запружены народом. Кажется, уже все население Каира прошло по ним, а из окраин, из окрестных деревень все идут и идут люди.

Дядя Феликс выезжает на тротуар. Сегодня машины и люди поменялись местами.

Арабы идут с детьми. Самые маленькие на руках, те, кто постарше, вместе со взрослыми вскидывают вверх маленькие кулачки. Лица людей напряжены, решительны. И одновременно - праздничны, люди радуются своей силе и своему множеству.

- На-сер! На-сер! - гремит стотысячный голос толпы так, что вздрагивают особняки Замалека.

Дядя Феликс быстро крутит руль, протискиваясь сквозь толпу. Со скоростью пешехода «мерседес» проползает мост ат-Тахрир и останавливается у здания Лиги арабских государств. Дальше ехать некуда - вся площадь от Национального музея до здания правительства запружена народом. Лица обращены к зданию правительства. Его широкий желтый фасад вогнут вовнутрь, будто бы от напора демонстрации.

- На-сер! На-сер!

Черный государственный орел, кажется, сейчас сорвется с фасада и взлетит над кипящей площадью.