Владимир Добряков - Строчка до Луны и обратно

— Ну что? — спросил я. — Видел?

— Плохи твои дела.

— Почему?

— Опять не соврал ты, — вздохнул дед. — А можно сказать, что и недоврал. Уж до того хороша — и не видывал лучше. На что мне, пню замшелому, и то петушком кукарекнуть хотелось.

— Я же говорил тебе, — вслед за дедом вздохнул и я. — А почему так долго сидел?

— Так соседи же! Тары-бары, сухие амбары! Бабка у нее шустрая.

— Она же глухая.

— Сам ты глухой, — сказал дед. — Все она понимает. Я — про деревню ей, то, се, и она кое-что про свою жизнь… Ах, голова дырявая, забыл! Ждет ведь она тебя!

— Кто?

— Татьяна. За хлебом собиралась идти. Хотела записку тебе писать, да я сказал, что и так передам. Сходи, тоже купишь чего там надо. Торт купи. Деньги, вот они. — Дед достал бумажник, подал три рубля. — Ну, чего ты, будто замерз? Татьяна уже собралась. Сумку взяла.

Я скривился, шею потер.

— Да есть у нас хлеб.

— А я толкую про торт! — Дед вроде и осердился даже. — Вот еще рублевка, не хватит вдруг. Тоже возьми сумку.

— Она что, внизу будет ждать? — спросил я.

— Петруха, ты, часом, не поглупел? Мне, что ль, заместо тебя идти! Девчонка красы неписуемой ждет его, а он… Пойдешь мимо — в дверь и стукни. Ждет. Бегом беги…

Может быть, Таня, как и я, стояла в передней, слушала? Только я поднял руку — постучать, дверь и открылась.

— Здравствуй! — сказала она. — Пойдем?

В кабинке лифта она весело рассмеялась:

— Дедушка такой юморист у тебя! Рассказывал, как он был мальчишкой, и бык на дерево его загнал. Два раза, говорит, в жизни так страшно было — когда в окоп граната залетела и как быку на рога боялся свалиться. Бабушка у меня подозрительная, никого не пускает, а сейчас так разговорилась — даже чаю предлагала выпить.

И мне удобнее всего было говорить о деде. Так, разговаривая, смеясь, и в магазин пришли.

Пока я в очереди за тортом стоял, а Таня хлеб покупала, на улице снова дождик небольшой собрался. Тротуар заблестел.

Таня достала из сумки складной зонтик. Она раскрыла его и подняла вверх, улыбнулась:

— Будет наша общая крыша.

— Не надо, — смутился я. — Держи над собой. Да и какой это дождь! Пугает только.

— Нет, — сказала Таня. — Ты же понесешь сумки.

Хлеба в ее сумке было совсем ерунда — и сама могла бы на мизинце унести. Но пришлось нести мне. Та же самая сумка. С тигром. А в другой руке — торт.

Настроение у меня сразу упало. А тут еще Таня стала деда критиковать:

— Рассказывает он интересно, но речь у него очень засоренная. Столько неправильных слов употребляет! В городе так уже не говорят.

— И плохо, что не говорят, — сказал я.

— Почему ты так считаешь?

— Если бы дед говорил, как все, правильно, то, может, его и слушать было бы не так интересно.

— Странно. По-твоему, выходит, что надо говорить неправильно? Даже культурному человеку?

— Не знаю, — сказал я. — Только с дедом я целый день могу говорить — и не скучно.

— У тебя плохое настроение? — спросила Таня и внимательно посмотрела на меня.

А я смотреть на нее боялся. Когда смотришь на нее, вся воля куда-то пропадает, и сам не свой становишься.

— Почему, — глядя под ноги, сказал я, — обыкновенное настроение.

— Ну хорошо, не будем ссориться. Не будем? Ведь ты не хочешь ссориться? — спросила она и взяла меня за руку, пониже локтя. — Конечно, зачем нам ссориться.

Мы прошли шагов пятнадцать, а Таня мою руку все не отпускала. Это ей было не совсем удобно — в левой руке она держала зонтик, старательно прикрывала меня от мелкого дождика. А я почти задыхался — рука ее была маленькая, теплая, нежная. Но вдруг я подумал: а не специально ли она не хочет отпускать мою руку? Это я подумал, когда увидел, что навстречу нам шло трое девчонок из нашего дома. Таня даже приветливо кивнула им.

Эта неожиданная мысль не давала мне покоя. Но лишь потом, когда на повороте открылся наш дом, я осмелился и тихо спросил:

— Таня, ты можешь ответить честно?

— Постараюсь, — кокетливо сказала она.

— Мы шли прошлый раз, помнишь, мимо девчонок, они в мяч играли, у тебя по правде крошка в носок тогда попала?

Она помолчала немного и, улыбаясь, подняла на меня синие и такие большие свои глаза:

— Нет, не попала крошка.

— А зачем же ты…

— Разве не понимаешь? Просто мне нужно… Мне нужно, Петр, чтобы все видели и знали, что я хожу не одна, что у меня есть мальчик. Да, сильный такой, высокий, ростом сто шестьдесят пять сантиметров. Которого все уважают. В общем, который является моим рыцарем. Защитником. Мне без рыцаря и защитника ведь нельзя. Ты же видишь.