Фрида Нильсон - Пираты Ледового моря

Немного погодя я встретила женщину, от которой так сильно пахло дохлыми птицами, что мне пришлось зажать нос. Я присмотрелась к ее плащу и увидела, что он был сшит из кожи бескрылой гагарки и украшен черными кривыми птичьими клювами. Эти птицы давно вымерли, они были легкой добычей, потому что не могли летать. Находились такие гады, которые даже ощипывали их живыми. Рассказывают, что некоторые варили их живьем, чтобы поскорее нажраться. Просто совали в котел этих добродушных беззащитных птиц и ставили на огонь.

Только женщина скрылась из виду в конце улицы, как мне повстречалась другая, у этой поверх куртки были надеты подтяжки, а на них – всякие ножи. На голове у нее была шляпа, вокруг глаз – бородавки.

Как по внешнему виду догадаться, что перед тобой пират? Может, они кажутся злее остальных? А может, как раз наоборот: самые хитрые пираты те, которые могут притвориться добренькими. У них симпатичные лица, красивая одежда и аккуратно прилизанные волосы? Но в тот самый миг, когда вы обрадуетесь, что нашли друга, они ограбят вас и поминай как звали!

Я долго кружила по странным мощеным улицам, вглядываясь в лица прохожих. Как мне поступить? Может, схватить за руку того, кто покажется поприветливее, и спросить: «А вы часом не пират? Не могли бы вы оказать мне любезность и подбросить прямо сейчас до острова Белоголового?»

Так я расхаживала и раздумывала, и наконец набрела на закрытую лавку, на первый взгляд совершенно пустую. Старик, сидевший за прилавком, похоже, выставил на продажу лишь пару старых гарпунов, да еще миску со студнем из рыбьих голов. Но рядом с миской лежали два небольших кошелька, сшитые из светлой кожи. Кожа показалась мне чем-то знакомой. Я потрогала один кошелек. Мягкий. Старик облизал губы и неприветливо покосился на меня. По выражению его лица я догадалась, что держу в руках какой-то особо ценный товар.

– Интересуешься? – спросил он.

– Да, я просто… А что это? – пробормотала я. – Что это за кожа?

Тут торговец нагнулся поближе и улыбнулся, показав все свои отвратительные коричневые зубы.

– Это большая редкость, – сказал он. – Ты, поди, такой никогда в руках не держала, да и вообще мало кто. Дорогая вещица.

В этот момент я увидела такое, от чего меня сразу затошнило: на концах кожаных завязок болталось что-то, что я поначалу приняла за ракушки. Но нет – это были ногти.

Тут-то я догадалась, из чего был сделан кошелек, отшвырнула его и бросилась прочь от этого мерзкого старикашки. Но в ушах у меня продолжал звучать слабый голосок: на-наа!

Это не он, убеждала я себя снова и снова. Это не из моего малыша сделали кошелек. Это кто-то другой.

Все поплыло у меня перед глазами. Испугавшись, что потеряю сознание и упаду, я опустилась на какие-то ящики. Я сидела, чувствуя, как голова идет кругом, и плакала – из-за всего разом. Из-за шкатулок, шапок и игральных костей. Из-за людей, которые делают кошельки из русалок. Из-за того, что все они берут больше, чем необходимо.

Перестав наконец плакать, я вытерла щеки рукавом куртки и огляделась. Я пришла в гавань. У лодочных сараев были развешаны сети для починки, они замерзли и превратились в тонкие ледяные каркасы. Рядом стояли и беседовали серые мужчины и женщины. Я догадалась, что это были рыбаки. Им теперь приходилось туго: зимой нелегко прокормиться.

Удивительное это зрелище – огромное замерзшее море. У причала стояли шхуны, зажатые в ледяных тисках. Они были зловеще неподвижны – не покачнутся, не пошевелятся. У одного одномачтовика на носу красовалась деревянная фигура – женщина, курившая пенковую трубку. На ее щеках замерзли брызги – казалось, что это слезы.

Рядом с причалом тянулся ряд складов, там же была портовая контора и сторожка лоцмана, над дверью которой висел фонарь.

Вдруг мой взгляд остановился на одном мужчине. Вот он, подумала я сразу, этот. Не знаю, почему я так решила. Было в нем что-то неприятное: колючий, недобрый взгляд, сжатый злой рот. Даже то, как он шел – быстро, чуть сгорбившись, не останавливаясь ни перед кем и ни перед чем. Весь его облик словно говорил: оставьте меня в покое!

Незнакомец пересек продуваемую ветром портовую площадь и направился к некрашеной двери, находившейся на расстоянии броска камнем от аккуратно выметенного крыльца лоцмана. Он открыл дверь и вошел. Из распахнутой двери доносились звон металлической посуды и чьи-то проклятия.

Я встала и тихо подошла поближе. Как это говорил Фредерик? Пиво легко развязывает языки, а в порту полным-полно пивнушек.