Владимир Добряков: Не родись красивой…

Пожалуйста! За этим и шла. Я с удовольствием рассказала о задумке с дворовой ярмаркой, о будущем фонде поддержки тех, кто болен, стар или сильно нуждается. Разве не любопытно было узнать мнение работника банка, тем более о процентных отчислениях. Не ошиблась ли Наташа?.. Молодец, не ошиблась…

И Серёжа наконец появился. В мохнатом халате, с влажными волосами. Пришлось кое-что повторить. Но говорила уже не я, а его отец. И хвалил меня, даже заставил покраснеть.

— Анечка, добрые дела куда труднее делать, чем злые, плохие. Ты сама-то понимаешь, как прекрасно ваше начинание? Сегодня общество униженное, несчастное. Надежда на молодые силы. И вы доказываете: есть такие силы…

Минут пятнадцать ещё сидела я в мягком кресле. Говорила, слушала, сама себе удивлялась. Потом финансист оставил нас вдвоём, и Серёжа объяснил, почему так долго не давал о себе знать: снова несколько дней провёл на даче, а самое главное — сломался затвор фотоаппарата. Отнёс аппарат в ремонт, и, когда его починят, они обязательно отправятся в парк. «К лебедям на свидание», — улыбнулся Серёжа.

— Ты очень красивая стала, — сказал он. — Будто месяц не видел тебя. Волосы так блестят. Каким шампунем пользуешься?

— Ну, Серёжа, о чём ты? Кругом столько бедных и немощных. Ты сам-то как относишься, поддерживаешь нашу идею?

— Согласен с отцом. Благотворительность всегда в почете. И в России были знаменитые меценаты. Жёны императоров занимались этим, жёны президентов в Америке. Между прочим, это и выгодно. Компании, фирмы, которые жертвуют деньги бедным, часто освобождаются от налогов. Так что я, Анечка, — за! Горячо и полностью…

— Ну, и сам можешь какую-нибудь вещь купить или продать? — спросила я.

— Почему ж, естественно. Надо подумать… Что-то, может быть, найду. Но… — Серёжа покачал перед своим лицом пальцем, — ту памятную, синюю майку, заштопанную твоими смуглыми ручками… на самом дорогом аукционе не продал бы!

Вроде и приятно это было услышать, только я отчего-то заспешила домой.

Из богатой квартиры банковского работника я ушла в седьмом часу. Мама давно была дома, успела познакомиться с Рубиком, посмеялась над его туалетной комнатой, где к тому времени уже имелись вещественные доказательства моих строгих дневных наставлений.

О будущей дворовой ярмарке мама слышала.

— Ну, дочка, заварила кашу! Просто и не знаю, ругать или радоваться?

— Лучше порадуйся. Постучим по дереву. Мне и самой страшно.

— А знаешь, — раздумчиво сказала мама, — не случись такой страшной смерти бабушки Марьи, может, и не встрепенулись бы. Я с работы сейчас шла — Клава остановила, доложила о вашей ярмарке. Дед Леонтий десять минут держал на лавочке. Уж столько о тебе наговорил!.. А я только теперь поняла, в кого ты у меня такая… фантазерка.

Мы долго сидели с мамой в тот вечер. Хороший вечер. Пили чай и о многом-многом успели сказать. А перед тем, как ложиться спать, меня будто что подтолкнуло — вышла на балкон. Свисавшую сверху жилку с гайкой-грузиком я не увидела, а белевший листок сразу бросился в глаза. Я отцепила листок и в комнате прочитала: «Анюта, салют! Это я. Тебе и Рубику — спокойной ночи».

Рубик пытался разбудить меня в половине седьмого. Это мама сама наблюдала. А рассказала почти в девять, после того, как я положила телефонную трубку.

— Шустёр твой питомец. Одеяло свесилось — по нему и забрался. Крепко спала. Возле пальцев руку тебе полизал. Не услышала, даже не шевельнулась… А чего Митя спозаранку звонил?

Я подняла над головой рыженького шустрика и засмеялась:

— Вчера, говорит, отец с фазенды вернулся, сумку гороха привёз. Митя сам его сажал. Горох, говорит, слаще мёда. Представляешь!

— У твоего изобретателя всё возможно.

— Посмотрим! Обещал угостить. — Я закружилась вместе с Рубиком. — А как ты, усатик, насчёт горошка?

Котёнок мяукнул.

— Видишь, мам, он сказал, что с удовольствием. И правильно, шустрик. С Митей мы не пропадём.