Хачим Теунов - Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

Вот лежит блестящий, вороной стали именной маузер — подарок Серго Орджоникидзе партизану гражданской войны, нашему односельчанину Керашеву.

Здесь же трогательные письма и фотография Героя Советского Союза летчика Звягинцева, сбитого во время воздушного боя над Кожежем и спасенного колхозником Маремовым. На подоконнике — целая коллекция образцов рудоносных пород, обнаруженных в окрестностях нашего села. Один фотограф-любитель внес в музейный фонд фотоальбом, посвященный жизни колхоза и колхозников.

Завидуя удачливости аталыка, я осматривал все это, когда к нам пришел возбужденный и очень сердитый дед Пшибий.

— Вот я тебе, паршивцу, надеру уши! — грозился он, стуча посохом об пол. — И пожалуюсь твоему аталыку!

Ничего не понимая, я попятился. Трясясь от негодования, старик наступал, продолжая бранить меня.

— Приму любое наказание, дада, — сказал я. — Вы вправе и побить, вы вправе и побаловать красными яблоками.

Я отвел руки назад и опустил голову.

Моя покорность немножко утихомирила старика.

— Тебя, паршивца, не было на свете, когда твой отец — аталык — стал моим кунаком. Что скажешь теперь?

— Дорогой дада, не дав слова, человека не казнят. Скажите, в чем я провинился перед вами?

Дед Пшибий, кряхтя, присел, вытер ладонью со лба пот.

— С чего ты взял, бесстыдник, что люди иной веры мои враги? А ну-ка, скажи!

Теперь я и сам ругал себя за непродуманную речь по радио. Как загладить вину, как выкрутиться из дурацкого положения?

— Я не вас имел в виду, дедушка Пшибий, а очень отсталых, темных, совсем одурманенных религией людей.

— Врешь, богохульник! Я все слышал. Кто самый старый здесь? А! Значит, ты и обо мне сказал, что я враг иноверцев.

Я пытался убедить деда, что он неправильно понял мои слова. Но старик был неумолим:

— Гяур гяуру рознь, дурная голова! — наставительно сказал дедушка Пшибий. — Вот фашисты действительно наши враги. Я тебе, как человеку, подарил кольцо и фотографию, а ты людям говоришь, что вместе с ними дал в придачу и мечеть. Тебе, дураку, я мечети не давал, вы сами ее забрали. А вот подаренные вещи ты мне вернешь.

Дело принимало опасный оборот.

Вернувшиеся с новой добычей для музея Леонид Петрович и Герандоко принялись успокаивать старика.

Дед Пшибий не сдавался. Он требовал, чтобы аталык отодрал за уши и укоротил язык скверному мальчишке.

— Я это непременно сделаю. И ремнем отхлестаю, — безоговорочно соглашался Леонид Петрович.

— Я и сам мог бы побить этого паршивца, — уже почти спокойно сказал дед, — но отцовский удар сильнее.

Обращаясь ко мне, он все же потребовал:

— Отдавай, богохульник, и кольцо и фотографию!

Я направился к этажерке.

Герандоко подошел близко к Пшибию и тихо сказал:

— А ты подумал, удобно ли будет забрать обратно подаренное гостю?

Старик вскочил как ужаленный.

— Кладим местом, и пожалустэ. Энта софсем ваша. Нашэ подарчэ ваше. — От волнения он даже заговорил по-русски.

Согбенный, еле передвигая ноги, Пшибий пошел к дверям.

— Отменим, завтра же отменим по радио глупые слова этого мальчишки, — говорил Леонид Петрович, провожая деда.

Я вышел вместе с ними, но свернул к реке, чтобы наедине все обдумать. Я бродил по берегу, проклиная свой опрометчивый, глупый поступок. Если бы можно было искупить вину, получив хорошую порку! Когда я вернулся, Леонид Петрович и Герандоко что-то писали.

— Вот так-то, батенька, запомни: поспешишь — людей насмешишь, — сказал мне аталык.

— Да, очень осложнил ты нам дело, — добавил Герандоко.

— Я хотел как лучше…

— Надо тебе знать, Ахмед, что мы боремся не против верующих, а против религии. А тебя истолковали наоборот, потому что свою речь ты построил неправильно, — строго сказал Герандоко.

Они снова углубились в работу: это было новое обращение к жителям Кожежа.

Величественно сидят аксакалы в саду деда Пшибия.

Не спеша течет беседа. Герандоко говорит старикам о религии, о моей необдуманной речи по радио, о музее, которому надо помочь.

— Пусть ваши дети и внуки, — сказал он, — узнают по кольцу деда Пшибия, как в старину расписывались неграмотные крестьяне. Пусть немые предметы расскажут всем, как жилось в прошлом и как живут теперь.

После Герандоко первым заговорил старейший.

— У лошади четыре ноги и то спотыкается. Мальчик оступился. Ну бывает. Аталык надрал ему уши. Хватит с него.

— Каково же ваше последнее слово, аксакалы? — спросил Герандоко.