Лев Линьков - Мыс Доброй Надежды. Рассказы и повести

Гриднев вернулся на ходовой мостик, крикнул на ухо Баулину:

- Оборвало трос, оборвало!..

- Право руля на обратный курс! - скомандовал Баулин.

На обратный курс? На какое-то, пусть самое малое, время поставить судно бортом к волне? Игнату Атласову подумалось, что он ослышался, не так понял командира, но Баулин круговым взмахом руки повторил команду.

В рулевой рубке, сотрясаемой ударами волн и неистовыми порывами ветра, было так же мокро и пронизывающе холодно, как и на палубе. Крупные, тяжелые, словно град, брызги слепили глаза, трудно было смотреть не только вперед по носу корабля, а и на светящуюся катушку компаса, который раскачивался и вертелся в кардановом кольце.

Сжимая ручки штурвала, силясь разглядеть на компасе курсовую черту, Атласов весь напружился, чувствуя, как немеют и руки, и плечи, и ноги. Не свалиться бы! Сердце колотилось частыми, порывистыми толчками.

Такого испытать Игнату еще не доводилось. Разве сравнить шторм, в который он попал три года назад у Командор, с тем, что творится в океане сейчас? Легкая болтанка была, не шторм, а ведь скрепя сердце рыбакам пришлось повыбрасывать за борт весь улов. Отец (Игнат ходил в то время за сельдью в бригаде отца) начал было оправдываться перед председателем артели, когда они возвратились домой, а председатель в ответ: «Ты что, старина, сдурел? Кто вас винит? Людей спас - низкий поклон тебе, а рыбы в океане хватит, да еще и останется…»

- Оборвало буксир! Там кавасаки! - крикнул над ухом Атласова Баулин, став рядом с ним за штурвал.

Четыре пограничника могут погибнуть или попасть в плен!

Четыре пограничника… Боцман Семен Доронин - он Баулину всегда и во всем правая рука… Алексей Кирьянов, с которым так много было хлопот, прежде чем он как будто бы привык к морю… Иван Ростовцев, старшина 2-й статьи, обстоятельный и немногословный… Петр Левчук, горячий, ко отходчивый, смекалистый парень…

Что ответит Баулин в случае беды их близким, командованию? Чем оправдается перед своей совестью?..

До военной службы Семену пришлось немало поплавать на кавасаки, но никогда еще ему не приходилось попадать на нем в такой шторм, как сегодняшний. Кавасаки - суденышко маленькое, всего шестнадцать метров в длину, и эки-паж его - обычно не более шести рыбаков - во время непогоды с трудом размещается в носовом кубрике. Сейчас же на борту, не считая Семена с Алексеем, было девять человек, девять нарушителей границы, которые только и ждут, как бы свернуть тебе шею. Вероятно, для того, чтобы побыстрее разлить креозот и смолу по лежбищу котиков, хозяева «Хризантемы» намеренно увеличили команду бота.

Семерых «рыбаков» Доронину кое-как удалось разместить в носовом кубрике, заперев его снаружи, двоих же пришлось оставить вместе с Алексеем в будке машинного отделения. Сам Доронин стоял на площадке рулевого, у румпеля, глядя то вперед, где в темноте едва были различимы два белых топовых огня «Вихря», то за корму: там тускло мигали зеленый и красный отличительные огни второго кавасаки с Левчуком и Ростовцевым.

Сдерживаемый буксирным тросом, кавасаки ковылял, то и дело зарываясь носом в высокие валы и черпая тонны воды. Хорошо еще, что удалось заблаговременно наглухо задраить трюм с бидонами, а то бы он в момент наполнился до краев и гуляй на дно.

Нужно ослабить натяжение троса! Приоткрыв дверь в машинную будку, Доронин приказал Алексею запустить мотор (вся команда «Вихря», исключая самых уж новеньких, была обучена обращению с моторами).

Мотор чихнул раз пять, прежде чем ритмично застучали клапаны, но Доронин не услышал этого - на кавасаки рухнула волна и накрыла с головой. Она была так тяжела, словно по спине прокатились пятипудовые мешки. Доронин согнулся, едва не выпустив румпель руля.

Баулин не зря думал, что его ребяткам на кавасаки куда труднее, чем на «Вихре». Волны почти беспрерывно покрывали маленький бот, он трещал, кланялся, нырял и все-таки выбирался на свет божий, послушный твердой руке Доронина.

Площадка рулевого находилась на самой корме, за будкой машинного отделения; борясь с крутой, злой волной тайфуна, Доронин то и дело ударялся лицом в дверь будки и не мог уже разобраться, от океанской ли воды или от крови у него солоно на губах, вода или кровь застилает ему глаза.

Лишь бы не выпустить румпель руля, лишь бы удержать! Не удержишь - и конец, гибель…

Не легче, чем Семену Доронину, было и Алексею. Машинное отделение называлось так будто в насмешку. В середине узкой, низкой, раскачивающейся будки помещался мотор, в проходах по сторонам его можно было стоять только боком, пригнувшись, чтобы не стукаться головой в потолок, обитый листами жести. От непривычного напряжения сводило шею; того и гляди, упадешь во время крена на рычаги или на горячие цилиндры мотора или угодишь рукой в раскаленные шары зажигания. Грудь распирало от духоты, от копоти. К тому же Алексей находился в этой тесноте не один: с него не спускали глаз двое «рыбаков», обозленных и, как понимал Алексей, готовых на любую подлость.