Лев Линьков - Мыс Доброй Надежды. Рассказы и повести

- Свистать всех наверх! Солнце!

Первым, как положено, поднялся на ют боцман Семен Доронин. Прищурившись, поглядел из-под широкой ладони на солнце:

- Давно не видались, соскучилось!

- Сейчас опять спрячется,- сказал комендор Алексей Кирьянов.

- Извиняюсь, оно телеграмму вам прислало? - Левчук, закинув ногу на ногу, небрежно облокотился о шлюпку-тузик.

- Целых три, когда некоторые еще не протерли глаза!

«Вот так да! - в удивлении оглянулся боцман.- Видано ли, чтобы бирюк, молчальник Кирьянов произнес столько слов подряд?»

Обогнув мыс, «Вихрь» пошел параллельно берегу. Теперь задувало уже не в лоб, а в правую скулу форштевня. На фоне посветлевшего неба скалистые кряжи острова, круто опускающиеся в океан, казались еще более высокими. Тут не надейся укрыться от непогоды. На Средних Курилах мало бухт, где бы корабль мог спокойно отстояться во время шторма или тайфуна. Недаром капитаны торгового флота предпочитают поскорее миновать эти мрачные скалы. А пограничники плавают тут каждый день. Что поделаешь - служба.

Прибрежные утесы отливали то иссиня-черным, то белым, будто по ним пробегала рябь. Казалось, каменные громады ожили - со стороны острова доносился непрерывный гул, напоминающий гул могучих порогов: на утесах шумел «птичий базар» - миллионы кайр и гаг.

Стаи кайр то и дело поднимались в воздух. Когда они дружно, крыло к крылу, летели навстречу сторожевику, то напоминали стремительно несущееся облачко: грудь и шея птиц были белыми. Неожиданно они поворачивали обратно, и в мгновение облачко превращалось в черную тучу, падающую в океан. Но пограничники не обращали внимания на птиц. Зато как только сторожевик миновал «птичий базар», все, даже невозмутимый сибиряк Иван Ростовцев, перешли на левый борт, и никто уже не отрывал глаз от берега. «Вихрь» поравнялся с лежбищем ушастых тюленей - котиков. Баулин еще издали увидел, что берег заполнен пугливыми животными, и скомандовал в машину сбавить ход. Зачем их тревожить!

Котики располагались на узкой каменистой береговой полосе группами по тридцать - сорок коричневато-серых, окруженных детенышами маток. В середине каждого большого семейства, словно часовые на страже, бодрствовали рослые темно-серые самцы.

- Нежатся! - с ласковым восхищением произнес Доронин.- Небось тут их на полмиллиона рубликов, не меньше.

- А вон тот секач здоров, пудов за сорок! - показал Левчук.

- Который это? Который? - заинтересовался Кирьянов, вновь порадовав Доронина своей необычной оживленностью: «Неужели хандре конец?»

- Да вон там, правее рыжей скалы.

- Ревнует, старый шельмец! - усмехнулся боцман.

Огромный секач, о котором шла речь, был явно встревожен. Он поводил из стороны в сторону усатой мордой и, обнажив клыки, зло поглядывал на четырех расхрабрившихся, совсем близко подползших к его семейству молодых котиков.

За бухтой, где утес был совсем отвесным, на едва возвышавшихся над водой камнях нежились морские бобры - каланы.

Опершись о поручни ходового мостика, Баулин с любопытством наблюдал морских зверей в бинокль.

Вот плывет на спине самка, и на груди у нее пристроился смешной круглоголовый бобренок, а вот этому бобру то ли не хватило места на камнях, то ли такая уж пришла охота - он тоже перевернулся на спину и блаженствует, покачиваясь на волнах.

Интерес пограничников объяснялся не только свойственной всем добрым людям любовью к мирным животным, но и тем, что эти животные были частью богатств, которые пограничники охраняли. Мех котиков и морских бобров - заманчивая приманка для хищников-зверобоев самых различных национальностей. Пренебрегая штормами и рифами, нарушители частенько норовят подплыть к островам: авось зеленый вымпел советского сторожевика не покажется над волной. Тогда риск окупится с лихвой.

Баулин выпрямился, сунул бинокль в футляр, заложив руки за спину - первый признак плохого настроения,- посмотрел на голубую полынью в небе. Тучи почти совсем затянули ее. Ветер заметно посвежел. Сомнительное удовольствие попасть в шторм! И без того двое суток уткой ныряешь в волнах.

Вспомнилось, что сегодня четверг. Ольга уйдет в клуб базы заниматься математикой с матросами и старшинами. Значит, Маринка опять останется вечером дома одна с соседским Витюшкой: его бабка ложится с петухами. Чего доброго, Витька опять вспорет ножницами подушку и разукрасит себя и Маринку перьями. И убрала ли Ольга спички? Не учинили бы малыши пожар…