Юрий Сальников - Человек, помоги себе

Только что это? О чем еще говорит Лариса?

— Вот буду теперь сама себе власть! Куда пойду, уже никто не указчик мне.

— Постой, постой, — перебила я с тревогой. — Куда ты хочешь идти? Опять к Динке?

— А что? — откликнулась она с усмешкой. — С ней тоже неплохо.

— Конечно, сплошное веселье. Третье или уже четвертое рождение отмечать?

— Про них не говори, — мотнула Лариса головой, поняв, что я с иронией напомнила о Динкиных друзьях, пьяно оравших в этих стенах несколько дней назад. — Они мелочевка, шантрапа, одно слово — уродопалы. Дина с ними только так… Ну, было у нее что-то с Гвоздиловым. А теперь все обрезано. Теперь другие знакомые, не чета этим. Сегодня я ее с солидным хахалем видела.

— С кем, с кем?

— Ну, с полюбовником. — Лариса засмеялась. — Так говорят. Не слышала? Они как раз сейчас в ресторане сидят. Жизняга, скажу тебе. Мы же с тобой и вправду — дуры: что до сих пор видели? На свете столько радостей, а ты и в ресторане ни разу не была.

— Успею еще.

— Ну и жди.

— А ты торопишься?

— Век такой — дни летят, часы стучат. А ты, признайся, с мальчишками еще не целовалась? Динка-то уже все, понимаешь, ну все испытала. И притом — никому не отчитывается.

— Так тебе-то чего же надо? — сердито спросила я. — Чтобы у мамули все хорошо было или чтоб тоже такая свобода?

Лариса опять рассмеялась:

— А свобода тоже не мешает!

Я взглянула на нее растерянно. «Противоречивая натура», — сказала моя мама после телефонного разговора с Леонидом Петровичем. Это его слова. Что он имел в виду, когда говорил так о Нечаевой, не знаю, но если даже он сказал так, могла ли я в чем-то убедить ее?

Я чувствовала себя перед ней ничтожной, неискушенной малявкой — вот уже доподлинно «детсадовская крохотуля», ничего не изведавшая, ничего не познавшая. Наивно смешным представился мне весь мой собственный «опыт», включая и то, что произошло сегодня с Бурковым, то, что еще полчаса назад меня волновало и что в глазах Ларисы, а тем более Динки Черпаковой или какой-нибудь другой на нее похожей девчонки, выглядит сущей пустяковиной.

Не это ли превосходство над такими, как я, «малолетками» и дает право некоторым нашим ровесницам смеяться и разговаривать с нами, пигалицами, снисходительным тоном бывалых знатоков жизни? Вот в соседнем девятом все девочки разделились на две группы — на «модных» и «немодных». Но «модных» объединяют не одни тряпки и прически. Их объединяют мальчишки, потому что «модные» презирают «немодных» не только за то, что те хуже одеваются, но и за то, что «не ходят с мальчиками».

Наш класс в этом отношении все-таки другой. У нас хоть некоторые ребята и перебывали в прошлом году с Лариской в кино — все равно от нее отступились. А в других девочек еще не влюблялись. «Лопухи они у вас лопухами», — оценила их одна «моднячка» из девятого «Б». Только, может, это и хорошо, что они такие «лопухи», а мы — «малолетки». Может, поэтому и дружим без глупостей, ребята с девочками сообща, и все вместе с Анной Алексеевной. Хотя подметила же Розка-белобока про Вику с Землюковым… Значит, все идет своим чередом, возникают и любовь, и дружба, и нечего раньше времени торопиться, как торопится Ларка. Или для нее пришло время? Как и для Динки тоже? Вот и влечет их друг к другу. И потому отдалилась Лариса от нашего класса, рвется к самостоятельной жизни, захотела работать.

Не из-за мамули вовсе, а именно поэтому.

Или вернее — и потому и поэтому?

О чем же мне сказать ей сейчас?

— Давай помогу тебе.

Она кивнула.

И порядок был вскоре наведен. Когда, кроме приглушенного радио, уже никакие звуки не нарушали уютной домашней тишины, в дверь квартиры кто-то торкнулся. В замке заскрежетал ключ.

Мы с Ларисой расстилали последний ковер — в коридоре, и замерли, как были, на корточках, на полу. «Мамуля?» На мой безмолвный вопрос Лариса покачала головой. А за дверью дал знать о себе нетерпеливый терехинский голос:

— Нечаиха! — Сирота стал ломиться, загрохотал кулаками — дополнительный замок вывел его из себя.

Я встала вплотную к двери:

— А ну, прекрати.

Стук оборвался, Сирота пробормотал что-то невнятное, растерянное. Очевидно, не рассчитывал услышать мой голос. В ответ же ему послышался спокойный басок: «Ладно, потопали».

Я вздрогнула: Бурков?

И не долго думая, щелкнула замком, распахнула дверь.

Курчавый оказался передо мной — в обычном своем виде — без головного убора, с транзистором. В другой руке он держал темную бутылку с вином. А в отдалении, на площадке, запрятав обе руки в карманы курточки и надвинув низко на брови кепку-баран, стоял, небрежно облокотившись на перила, Николай Бурков.