Алексей Осипов - По волчьему следу

Перешли поле, и на горизонте зачернелась деревня, окутанная снегом.

Тетя Дуся, отцова сестра, не успела еще и слова сказать, а по ее глазам и встревоженному лицу Володя понял, что Таня была и ушла.

— Давно? — спросил отец.

— Нет, совсем недавно, минут пятнадцать Я оставляла ее ночевать, но она упрямая, отказалась «Дойду, — говорит. — По вешкам хорошо: только от одной отойдешь, уж тебя другая встречает… А дома, — говорит, — ждут не дождутся. Володе к Новому году лыжный костюм везу, ведь он охотник».

Володя потянул отца за рукав.

— Пойдем, папа, скорее, мы ее догоним.

Вышли из теплой избы, и показалось, что еще пуще метель разыгралась. То на фонарь бросится, будто ей стыдно при свете буйствовать, то стаскивать полушубки начнет, словно самой погреться хочется, а то вдруг рассердится и по железным крышам веселой дробью пройдется, хлопнет на чердаке оторванной дверью и в сады умчится. Тяжко и нехотя заскрипит старый клен на меже, жалобными гуслями вишневые и терновые ветки застонут. Прислушаешься — страшно станет, до сердца вой пробирает, так и хочется спрятаться куда-нибудь.

В поле отец крикнул:

— Ветер в затылок, будем держаться прямо.

Скрылась во тьме деревня, а впереди мгла и пустынное поле, крутыми волнами катится поземка. Вдруг словно кто по лицу провел шершавой ладонью. Кто бы это? Задрожала, зашуршала листьями дубовая ветка, к земле пригнулась и, как живая, вырваться хочет из Володиных рук.

— Папа! Мы на березовской дороге.

— Откуда знаешь?

— Вот вешки, их ребята поставили.

Отец остановился, задумался: «Не сюда попали, левее надо». Поднес фонарь, осмотрел веточку, потрогал шелестящие листочки и снова воткнул вешку в снег.

Вспомнилась Володе линейка в школе. Сидит перед ребятами директор Николай Петрович, рослый, широкоплечий, и басовитым, внушительным голосом говорит:

— Отрядным вожатым в двухнедельный срок организовать ребят и поставить вешки от своей деревни до школы. Метели скоро начнутся, морозы лютые наступят.

Все выполнили приказ директора, а вот Колька Быстров задурил.

— Не Сибирь! Куда ни пойдешь — на деревню наткнешься!

Витька Карасев поддержал:

— Верно! Кто трусит, пускай себе ставит. Люди в космос летают и то не боятся… А на фронте, тоже по вешкам ходили?

Володя думал так же. Сколько он с ружьем исколесил полей и лесов, и метель его вдали от деревень заставала, а ничего не случилось.

Долго ребята между собой обсуждали вопрос о вешках и единодушно решили: не ставить. А чтобы не ругали в школе, придумали оправдание: бригадир не дал лошадь для подвозки вешек, и лесник не разрешил рубить лес, даже у Витьки топор отнял.

Отец поворачивает в сторону, идет против ветра. Огонь в фонаре дрожит, мигает, то подпрыгивает — и красное пламя на все стекло разольется, то присядет, замрет — и черная копоть фонтаном забьет в отверстие…

Таня в это время спустилась в овраг, по которому под снегом бежал ручей. Летом не раз она пила в нем студеную воду, наклонившись, смотрелась в ручей, как в зеркало. И вот теперь она одна, наедине с метелью. И что-то никто встречать не вышел, наверное, телеграмму не получили.

Таня с трудом поднялась в гору. Вихрь налетел на нее, завертел, закружил. Одиночество, страх вселились в душу, захотелось упасть на снег и заплакать. Ноги уже плохо слушаются, а вот куда идти? Назад вернуться? Да, надо вернуться назад, к тете Дусе. Иди по ветру, и все! Иди и не останавливайся…

Снова овраг, глубокий, крутой. С лавиной снега Таня съехала на дно оврага. Присела. Голова сама опустилась на грудь, все сильнее обрушивается усталость, нет сил стряхнуть с себя снег. Закрываются веки, хочется спать. Над ухом кто-то поет знакомую песню. Поет негромко, протяжно:

А другой голос, тихий, но настойчивый, шепчет: «Вставай, застынешь, вставай!»

«Нет, я спать не буду, — думает Таня. — Я только немножко вздремну».

И снова властный голос: «Вставай, так все замерзают! Уснешь — и не проснешься».

— Что, смерть?! — И Таня вскочила, широко открыла заснеженные веки.

Куда ни куда, а надо шагать! Идти и идти в одну сторону, так и не замерзнешь и куда-нибудь да придешь. Взобралась на гору. Послышался лай собак.

«Ну вот, а я хотела спать. Где-то близко, совсем рядом, живут люди. А может, чудится? Нет, не чудится». Лают собаки. Только в другой стороне, позади. Она поворачивает и идет на лай. Слева грубый, простуженный собачий бас, сзади тонкий, скулящий и жалобный. Но Тане некогда вслушиваться, она спешит скорее домой, ей страшно и холодно в поле, и потому не может понять она, что в разных деревнях скулят собаки, им неприятна такая погода, они боятся, как бы не подкрался чужой, и дают знать хозяевам, что они на страже, не спят.