Шарон Крич - Тайная тропа

Что за мысль! Она пронзила меня, как сто маленьких молний. Я знала дядю Нейта лучше, чем собственного отца, я знала тётю Джесси лучше, чем свою маму.

Когда я вновь заглянула в комнату дяди Нейта, он, похоже, спал. Я снова открыла нижний ящик комода и вытащила чёрную коробку. Внутри – ага! – был и медальон, и ключ.

Ключ подошёл к ящику шкафчика в ванной. Не знаю, что я ожидала увидеть, но то, что я там нашла, меня удивило. Там оказалась почти полная коробка шприцов и брошюра про инсулин. Всё время, что я знала тётю Джесси, я вечно слышала её жалобы про сахар, но я понятия не имела, что она делала себе уколы инсулина.

Но было в ящичке, под коробкой со шприцами, и кое-что ещё. В розовой коробочке в форме сердца лежал медальон с прядкой волос. А под коробочкой лежал сложенный листок с карандашным детским рисунком: женщина с руками и ногами в виде палочек и корявые буквы М-А-М-А.

Я потрогала волосы и провела пальцами по рисунку. Это были волосы Розы и рисунок Розы. Меня слегка покоробило то, что тётя Джесси сохранила в память о ней лишь две эти вещи и что она заперла их в ящике в ванной.

Дядя Нейт что-то бормотал во сне. Один раз он сказал: «Закопай!», в другой: «Красная Птичка!», но, что хуже всего, он повторял: «Выпусти меня отсюда! Выпусти меня!» Слышать это было выше моих сил. Его ноги дёргались под простынёй, по лбу катился пот. Я вытерла ему лицо влажным платком и когда попыталась поправить подушку, то обнаружила под ней кусок шёлка: вышивку тёти Джесси с гиацинтами, которую я положила ей в гроб. Там были вышиты гиацинты, хлеб и спускающаяся с неба рука.

Это жутко меня напугало. Это что получается? Вышивка сама вылезла из гроба и попала под подушку дяди Нейта?

– Красная Птичка! Красная Птичка! – позвал он.

У меня в руках была его подушка. Я посмотрела на его искажённое мукой лицо. Не знаю, что на меня нашло. Я была кем-то другим. Я была Богом. Я положила подушку ему на лицо. И прижала.

Шагая следующим утром по тропе, я не могла заставить себя оглянуться на дом и ферму. Достаточно бросить всего один взгляд, и они засосут меня обратно и больше никогда не выпустят.

Я всё время мысленно возвращалась к тому моменту, когда я прижала к лицу дяди Нейта подушку. Я была полна любви и полна ненависти. Я ненавидела его, что он болен, что прикован к постели. Я ненавидела себя за то, что думала, что он заменит тётю Джесси кем-то другим. И к этой ненависти примешивалась огромная, непреодолимая любовь к дяде Нейту, моему дяде Нейту, который не обидел даже мухи, который так отчаянно тосковал по тёте Джесси и так отчаянно хотел быть рядом с ней.

Прижимая подушку, я думала: поймай же её, поймай!

Он выпростал руку, схватил моё запястье и сжал. Я посмотрела на мои руки. Это были мои руки, а не руки Бога. Я тотчас убрала с лица дяди Нейта подушку.

Он смотрел на меня, и его взгляд был похож на глазки-бусинки ящерки и многоопытные глаза лисы. Я взбила подушку и положила её ему под голову. Затем сложила вышивку тёти Джесси и сунула её под подушку. Всё это время он наблюдал за мной. Я сидела на стуле рядом с его кроватью и всю ночь сжимала его руку. Никто из нас не проронил ни слова.

Услышав, что мама спустилась на кухню, я схватила фотоаппарат дяди Нейта, сунула его в рюкзак и собрала провизию.

– Ты рано встала, – сказала мама. – Уже уходишь?

– Ага.

– Как дядя Нейт спал?

– Хорошо, – солгала я.

– Зинни, я хочу кое о чём тебя спросить. – Я вздрогнула. Вдруг она знает, что я сделала? – Ты не могла бы прийти домой в следующую субботу, а не через десять дней?

– Зачем?

– Мы все едем в цирк, в Чоктон.

– Я не хочу в цирк, – сказал я.

– Ты уверена? Мы едем всей семьёй.

– И дядя Нейт? – спросила я.

– Ну ладно. Если ты не хочешь с нами в цирк, может, ты придёшь домой и посидишь с ним? Ну так как, Зинни? Что скажешь?

– Ничего.

– Ты расстроена из-за дяди Нейта? – спросила она.

Я не ответила. Мне очень хотелось рассказать ей всё, но всё было перемешано в одной большой кастрюле со спагетти. Дядя Нейт, Джейк, Роуз, тётя Джесси, кольцо, медальон, тропа – все они спутались в одном огромном горшке вины. С каким удовольствием я вывернула бы содержимое этого горшка кому-нибудь на колени. Мне надоело чувствовать себя виноватой из-за малышки Розы, тёти Джесси, дяди Нейта. Я хотела понять, что делает Джейк и почему, и мне надоело чувствовать себя виноватой из-за его воровства. Вместо этого я была как та обезьяна на стене тёти Джесси: застывшая в вечном падении.