Шарон Крич - Две луны

Это было приятное место. Позади его огибала Змеиная река, и над лужайкой шелестели листьями высокие деревья. Шериф остановил машину и повёл меня по дорожке в сторону реки, и там, на небольшом взгорке, откуда было видно и реку, и долину, была мамина могила.

На обелиске под её именем и датами рождения и смерти было выгравировано изображение клёна, и только тогда, при виде этого камня с её именем: Чанхассен «Сахарок» Пикфорд Хиддл – и выгравированного дерева, я поняла и приняла, окончательно и бесповоротно, что мама больше не вернётся никогда. Я попросила разрешения посидеть здесь подольше, потому что хотела запомнить это место. Я хотела запомнить траву и деревья, запахи и звуки.

Где-то к середине этого затянувшегося утра, чью тишину нарушало лишь журчание реки, я услышала птицу. Это было самое настоящее, звонкое и переливчатое птичье пение. Я долго оглядывалась, пока наконец не обратила внимание на иву, склонившуюся над рекой. Звуки лились оттуда, и я не стала больше присматриваться, потому что хотела, чтобы это дерево оставалось поющим.

Я поцеловала иву.

– С днём рождения! – прошептала я.

В машине у шерифа я сказала:

– Она не ушла от нас совсем. Она поёт в деревьях.

– Как скажете, мисс Саламанка Хиддл.

– Теперь можете сажать меня в тюрьму.

Вместо того чтобы отвезти меня в тюрьму, шериф привёз меня в Кер-д’Ален, в сопровождении помощника в дедушкиной машине. По дороге шериф прочёл мне длинную суровую отповедь на тему вождения без прав и заставил меня пообещать, что я не сяду за руль, пока мне не исполнится шестнадцать лет.

– Даже у дедушки на ферме? – уточнила я.

Он старательно смотрел на дорогу перед собой.

– Полагаю, у себя на ферме хозяин может позволить себе делать то, что он захочет, – он осторожно подбирал каждое слово, – при условии, что там достаточно места для манёвра и эти действия не угрожают жизни других людей или животных. Но это не значит, что тебе всё позволено. Я не даю тебе разрешение или что-то подобное.

Я попросила его рассказать про аварию. Когда я стала спрашивать, был ли он сам у автобуса в ту ночь и видел ли, как кого-то оттуда выносили, он сказал:

– Вряд ли ты захочешь знать такие подробности. Человек не должен зацикливаться на таком.

– Вы видели мою маму?

– Я видел много кого, Саламанка, и, может, я видел твою маму, а, может, нет, но, к сожалению, должен признаться, что даже если и видел, я этого тогда не знал. Я помню, как твой папа приехал в участок. Это я помню, но я не был с ним, когда… я не был там, когда…

– А вы видели миссис Кадавр?

– Откуда ты знаешь про миссис Кадавр? – удивился он. – Конечно, я видел миссис Кадавр. Её все видели. Через девять часов после аварии, когда все эти носилки подняли на дорогу, и уже не оставалось ни малейшей надежды – из окна показалась её рука, и всё закричали, потому что она нам махала. – Он глянул на меня. – Жаль, что это была не рука твоей мамы.

– Миссис Кадавр сидела рядом с мамой, – сказала я.

– Ох.

– Они были незнакомы, когда садились в автобус, но со временем, через шесть дней пути, она подружились. Мама всё рассказала миссис Кадавр обо мне, и моём папе, и нашей ферме в Бибэнксе. Она рассказала миссис Кадавр о полях, и ежевике, и Моди Блю, и цыплятах, и поющем дереве. Я думаю, раз мама так подробно рассказывала обо всём этом миссис Кадавр, наверное она всё же скучала без нас, правда?

– Нисколько не сомневаюсь, – сказал шериф. – А как ты об этом узнала?

И тогда я объяснила ему, как миссис Кадавр рассказала мне обо всём в тот день, когда вернулась Фибина мама. Миссис Кадавр рассказала мне о том, как папа пришёл к ней в больницу в Льюистоне после того, как похоронил маму. Он пришёл, чтобы увидеть единственного человека, выжившего в катастрофе, и когда узнал, что миссис Кадавр сидела рядом с мамой, заговорил про неё. Они проговорили целых шесть часов.

Миссис Кадавр рассказала мне о том, как они стали переписываться с моим папой, и о том, что папе было необходимо хотя бы на время уехать из Бибэнкса. Я спросила миссис Кадавр, почему папа не рассказал мне, как они познакомились, и она возразила, что он пытался, но я не желала ничего слушать, а он не хотел меня расстраивать. Он думал, что я могу возненавидеть Маргарет за то, что она выжила, а моя мама нет.

– Вы ведь его любите? – спросила я у миссис Кадавр. – Вы с ним поженитесь теперь?

– Господи боже! – воскликнула она. – Об этом думать пока слишком рано. Он сблизился со мною только потому, что я была с твоей мамой до конца и держала её за руку. Твой папа пока просто не готов полюбить кого-то другого. Вряд ли в мире найдётся другой такой чудесный человек, как твоя мама.