Шарон Крич - Две луны

Когда я спросила, как он назвал цыплёнка, он наклонился вперёд, и я наклонилась вперёд, и состоялся ещё один поцелуй – выдающийся поцелуй, превосходный поцелуй, и Бен сказал:

– Её зовут Ежевичка.

– Ох, – сказала бабушка. – И на этом истории про Пипи конец?

– Да, – сказала я.

Хотя, пожалуй, это было не совсем так, ведь я могла бы рассказать, что было дальше. Я могла бы рассказать, как Фиби привыкала к тому, что у неё есть брат, и к своей «новой» маме, и много всего такого, но ведь эта часть истории всё ещё продолжается, даже вот сейчас, когда мы едем через горы. И это будет уже совсем другая история.

– Мне понравилась эта история про Пипи, и я рада, что она оказалась не совсем грустной.

Бабушка устало прикрыла глаза, и на всём оставшемся пути до Кер-д’Ален мы с дедушкой с тревогой прислушивались к её хриплому дыханию. Я смотрела, как она откинулась на сиденье – слишком спокойная, слишком неподвижная.

– Дедушка, – прошептала я, – она какая-то серая, тебе не кажется?

– Кажется, цыплёночек, ещё как кажется. – И он нажал на газ, чтобы скорее попасть в Кер-д’Ален.

В Кер-д’Ален мы сразу поехали в больницу. Дедушка попытался растормошить бабушку, когда стало видно озеро.

– Крыжовничек! – окликнул он. Она бессильно наклонилась вбок. – Крыжовничек!

Врачи сказали, что у бабушки случился инсульт. Дедушка настоял на том, чтобы оставаться с ней, пока у неё брали анализы, хотя его несколько раз пытались прогнать.

– Она же без сознания, – повторял один особо упрямый интерн. – Она всё равно не узнает, были вы с ней или нет.

– Сынок, я пробыл рядом с ней пятьдесят один год, не считая тех трёх дней, когда она сбежала от меня с яичным человеком. И я просто не отпущу её руку, понимаешь? Если ты хочешь, чтобы я отсюда ушёл, лучше сразу отруби мне руку, понятно?

И врачи разрешили ему остаться. Пока я ждала в комнате для посетителей, туда вошёл человек со старой собакой биглем. Девушка в регистратуре сказала, что собаку надо оставить на улице.

– Что, совсем одну? – растерялся человек.

– Я присмотрю за ней, – сказала я. – У меня когда-то была такая же собака.

Я отвела старого бигля во двор, и, как только уселась на траву, собака подошла ко мне, положила морду на колени и начала ворчать что-то своё, как умеют только они. Дедушка называет это собачьим мурлыканьем.

Я гадала, не случился ли инсульт из-за того укуса змеи и не чувствует ли дедушка себя виноватым оттого, что свернул с дороги к реке. Ведь если бы мы не полезли в реку, бабушку не укусила бы змея. И тогда мои мысли вернулись к маме и её мертворождённому ребёнку, и что, может быть, не залезь я на то дерево, маме не пришлось бы нести меня на себе, и тогда, может, и ребёнок бы выжил, и мама вообще не ушла бы от нас, и всё было бы так, как прежде.

Но пока я сидела и всё это обдумывала, мне стало ясно, что человек не может просидеть всю жизнь взаперти в своём доме, как поначалу пытались сделать Фиби и её мама. Человек должен выйти в мир, чтобы что-то сделать и что-то увидеть, и мне впервые пришло в голову, что мне тоже нужно было что-то сделать – вот почему бабушка с дедушкой взяли меня в эту поездку.

Собака бигль у меня на коленях была в точности как наша Моди Блю. Я гладила её по голове и молилась за бабушку. Я вспомнила, как Моди Блю охраняла от нас своих щенков. В первую неделю она вообще никого к ним не подпускала. Она постоянно их ласкала и вылизывала. А они пищали и неуклюже ползали по ней, пока их глазки оставались закрытыми.

Потихоньку Моди Блю стала разрешать нам их гладить, хотя всё равно не спускала с них глаз и рычала, если кто-то хотел взять щенка на руки. Через несколько недель щенки стали расползаться от неё кто куда, и она без конца собирала их обратно. Но когда им исполнилось шесть недель, Моди Блю перестала обращать на них внимание. Она толкала их и отпихивала от себя. Я сказала маме, что Моди Блю ведёт себя ужасно.

– Она ненавидит своих щенков!

– Здесь нет ничего ужасного, – возразила мама. – Это нормально. Она отлучает их от себя.

– Разве это так обязательно? Ведь они могли бы оставаться с ней!

– Это не приведёт ни к чему хорошему. Они должны стать независимыми. Представь себе, если с Моди Блю что-то случится? Без неё они не выживут.

И пока я молилась за бабушку, сидя во дворе больницы, мне подумалось, не походила ли мамина поездка на поведение Моди Блю. Может быть, мне она была необходима не меньше, чем маме?