Евгений Морозов - Как росли мальчишки

Но петушиный бой в назначенную субботу не состоялся. У матери на заводе была срочная работа, и она не то что прийти пораньше, — осталась с ночевой на две смены. Мероприятие перенесли на завтра.

Утром, в воскресенье, у нашего двора, облокотившись на жерди забора, собрались поселковые, в основном детишки и несколько женщин. Из мужчин — только Лялякин и дед Архип Илюшкин, бабкин муж.

Они оживлённо между собой спорили: один в серой, словно опалённой на войне шинели, в карманах которой он грел свои большие, красные от морозца руки; другой — в шубейке с неровной полой, как издёрганной собаками. На головах у обоих сидели ушанки: у дяди Лёши — серая со звездой (он только что выписался тогда «по чистой» из госпиталя), у деда Архипа ушанка была овечья, точно выкроенная из обрезков этой самой гнилой шубейки — чуть ли не ровесницы старику.

Илюшкин поминутно утирал варежкой слёзы, вечно плачущий нос и, усмехаясь, спрашивал, топорща бородёнку:

— Значить, красный побьёт? Навряд ли…

И щурил хитрые глазки:

— Поглядим.

— Што тут гадать — выговаривал дядя Лёша, и белый на морозце пар вырывался из его широкого рта, обрамлённого щетиной. Этот пар был похож на дым от самокрутки.

Позади деда Архипа ссутулилась его бабка Илюшиха в козьем платке и в такой же рыжей шубейке. Соединив рукава, она грела под локтями руки и, постукивая валенком об валенок, всё посматривала на дорогу из лесу: не идёт ли зять.

А на улице было не так уж холодно, лишь пасмурно. Сквозь низкие торопливые тучки катилось куда-то, как ледяной блин, солнце. Задувал ветерок. На уснувших голых вишнях на огороде сновали в зелёных одежонках синицы, щеголяя тонкими галстучками. Они сновали не зря, кое-кто из женщин грыз семечки. И над посёлком, как всегда, кружились редкие вороны. И горланили. Им в тылу зимой было ещё голодней, чем людям. А чуть в стороне, над шоссе и над заводом висели, как жирные червяки, аэростаты заграждения. Их сначала пугались, называли нечистой силой, а потом привыкли и не обращали внимания.

Вдруг кто-то из женщин крикнул:

— Идёт, идёт!

И все столпившиеся повернули головы к лесу. По дороге вышагивал Портянкин, держа под мышкой чёрного нахохлившегося петуха. На Портянкине было новое зимнее пальто, подбитое мехом, — недавняя покупка на городском базаре, а на голове всё та же знакомая всем шапка.

Вот он миновал соседние Лёнькин и лялякинский дома и заторопился. Свежий ноябрьский снежок хрюкал под его валенками.

— Заждались? — спросил он и улыбнулся. И побелевшая от инея борода ощетинилась.

Мать моя, раздетая, в платье, вышла на крыльцо, только на плечи накинула спецовочную фуфайчонку. Волосы на голове да и лицо её были помяты после двойной длинной смены. Она как-то уже безучастно и устало глянула на Портянкина и на чёрного петуха. Я, Лёнька и Грач, взобрались на жерди нашего забора и приготовились к зрелищу. За нами в общем ряду сидели, как конники, другие мальчишки и даже девчонки. И все затихли.

Портянкин бросил чёрного петуха к нам во двор и снял рукавицы.

— Ну, береги, Мария, свово красного, — сказал он матери.

Люди, толпившиеся на улице, окружили наш двор и тоже наваливались на жерди, свесив над ними локти.

Наш красный петух уже привык к народу и не обращал на окружение внимания, а вот чёрный растерялся.

Он резво пробежал по незнакомому двору, кося одним глазом по сторонам, и вдруг увидел наших четырёх кур под навесом и, забыв о всякой растерянности, бросился туда, к ним.

Наш петух смело перегородил ему дорогу.

Впрочем, драки сразу не получилось. Петухи минуту-другую как бы танцевали друг перед другом, шаркая разгоряченно ногами по мёрзлому заснеженному двору, и словно что-то клевали.

Чёрный петух был с виду крупнее и тяжелей, он держался к противнику всегда одним боком — тем, где глаз. Ветерок поддувал ему под хвост, шевеля перо, и подгонял в бой.

Наш красный петух суетился, поворачиваясь к незнакомому гостю то одним, то другим боком, и страшно нахохлился, возмущённый этим вторжением. Бордовый его хвост трепыхался султаном.

Безучастные ко всему куры похаживали под навесом и, поглядывая на петухов, подпевали своё:

— Ко-о-ко-о-ко-о… Ко-о…

«Нажрались сегодня остатков зерна и крови, — думал я, — и у них праздник». А петух наш должен был выдержать бой за этот сытный корм. И за хозяйкин расход. Да и мало выдержать — должен победить. Он — красный. И на него загадали своё желание многие изнурённые войной люди.