Евгений Морозов - Как росли мальчишки

Наши четыре курицы и петух ели только мятую мелкую картошку, предварительно распаренную в печи, и были слабы — ходили по двору вяло, поносили. А гребешки у них чуть алели. И мороз им их прихватывал.

Лишь перо у нашего петуха было красивое — светло-бордовое с рябью, и жёлтые ноги когтистые, хотя и худые. По утрам он любил петь, но не хлопал перед этим, как летом, крыльями — холодно. Да и не тянул долго — корма жидкие, и тех не вволю. Мать толкла распаренную картошку только по утрам и вечерам. И понемногу. Растягивала её на всю зиму.

Куры торопились её клевать — тёпленькую, парящую, вроде грелись.

И вот мать решила подкормить их, особенно петуха, а для этого нужно было раздобыть на рынке зерно и на мясокомбинате мёрзлой крови.

У Портянкина был петух откормленный, жрал зерно и тёплый конский навоз. А с виду чем-то походил на тетерева: низенький почти без гребешка и с чёлкой. Но грудастый, с широко поставленными ногами и с всегда налитым кровью злобным глазом.

Кукарекал он часто, невпопад, и сам лесник обижался на него за это. Но зато чёрный петух страстным был до кур. Норовил топтать даже цыплят, не уважая своё же потомство.

Из-за этого налетела на него однажды клушка и выклевала один глаз. С тех пор чёрный петух ходил косой, как пират, но силы и пылу в бою с другими петухами у него не убавилось. Он частенько наведывался летом со своей куриной оравой из лесу в посёлок. И нашенские петухи избегали с ним встреч.

Мы с Колькой не однажды тайком хотели его отвадить. Угощали чёрного петуха камешками из рогатки и хворостиной, после чего он возмущённо кудахтал, но дорогу к нам не забывал. Видно, уж у него в крови была охота до чужих владений.

И вот лесник готовил своего разбойника для открытого боя, кормил досыта зерном, разлучив с курами, чтобы петух не терял силу. Но как раз в этом-то он просчитался. В одиночестве петух не петух. Может, он и не зачах, но ожирел, и силы у него не прибавилось.

Мать поступила разумнее.

Она раскошелилась и привезла из города ведро кормовой непровеянной овсянки и два куска тёмной, неприятно пахнувшей мёрзлой крови.

Впрочем, кровь досталась не только петуху и курам, но и нам, детям. Несколько раз мать варила её в чугунке. Только спечённая кровь была невкусной, к тому же в ней густо попадались волосы и всякий мусор. А петух и куры ели кровь сырой, и она им нравилась. Мать, подогрев её, примешивала в жидкость овсянки.

И уже к концу этой недели куриные гребешки и бородки начали румяниться. Да и сами они выглядели свежей и веселее, суетились по двору. И запели:

— Ко-о-ко-о-ко-о…

Бабушка, глядя на них, проронила:

— Глядишь, и занесутся зимой.

Петух тоже стал резвый. Разминал крылья, много раз за день заскакивал на жердяную изгородь и горланил. И холод ему был не страшен. Сытные корма будто вернули лето. Со следующего выходного дня мать ушла в дневную смену, это с восьми утра до восьми вечера. Следить за поправкой петуха заставила бабушку, наказывая ей, что это очень важно. Но бабушка отнеслась к наказу халатно, кормила больше кур, и всё ворчала себе под нос, дескать, затея энта пустая. Портянкину ничего не докажешь. Дурак он и сбрех. А народ над нами посмеётся.

Тогда за дело взялись мы — я, Грач и Лёнька.

— Лесникова петуха обязательно надо заклевать, — говорил Колька. И командовал:

— Лёнька, неси жмыху. Дополнительно к кровяной норме. От жмыху тоже сила. Он — жиры.

А мне Грач велел придумать, как бы петуха тренировать. Поначалу мы, конечно, пробовали привязать ему к ногам «гантели» из камешков, но из этого ничего не получилось. Петух путался в них и много орал — расстраивался. А это вредно.

Тогда мы пробовали его просто дразнить. Ловили курицу, держали её за крыло, а петух налетал на нас драться. И, наконец, я придумал что-то путное. Привязал сетку с куском крови к ручке сенной двери. Петух подпрыгивал высоко — норовил клюнуть кровь. Куры тоже прыгали следом за ним, но до сетки не доставали.

А разохотившийся петух прыгал чаще. И научился держаться за сетку когтями, вися под ней, как дятел.

С каждым днём он висел всё дольше и клевал кровь всё жаднее. К субботе его было уже не узнать: бордовое перо на нём стало гладкое, походка энергичная. А красная рожа прямо-таки хотела лопнуть. Очень налилась.

Бабка Илюшиха, заглянувшая к нам во двор, даже удивилась:

— Батюшки, ваш етот бордовый петух али не ваш? Как подменили.

Она незамедлительно сообщила об увиденном зятю.

— Ничо, и мой отъелся, — успокоил её лесник.