Владимир Коротеев - Дети лихолетья

— Ну-у-у, уж ты тоже… нашел чем грозить.

— Ты не бойся. Я взрыватель в нее не вставил, — объяснил Сережка. — А вот тебя и правда взорву, если еще приставать будешь, ворюга, — пообещал он Мишке.

Из калитки высунул голову Вовка.

— Вот это да, — проговорил он.

Сережка спрятал гранату в карман. Мишка оправился от испуга и сказал:

— Ты брось тут гранатами размахивать. Это только бандиты да фашисты в наших людей гранаты бросают.

— Ты — ворюга. Кошелек с талоном и марками ты украл?

— Какой еще кошелек? — не признавался Мишка.

— А такой, — из-за машины сказал Колька, — голубой, в котором твоя мать деньги теперь носит.

— Никакого кошелька я не брал. Вот милиционеру скажу, чтоб он забрал у тебя гранату, — пригрозил Мишка. — За это тебя и в тюрьму посадить могут.

— Боялся я твоего милиционера, — протянул Сережка. — Ты талон отдавай. Лопнешь, гляди, с консервов да с моего талона.

— Врешь ты, ничего я у тебя не брал.

— А как же его кошелек у твоей матери оказался? — спросил Колька.

— Марки откуда у тебя появились? — вдруг спросил Вовка. — Ты упрашивал Сережку продать их тебе. Когда я смотрел твои альбомы второй раз, то они уже у тебя были. Я еще тогда подумал, не Сережкина ли марка Спартакиада? Большая такая, треугольная с чернильным пятнышком.

— Моя! — воскликнул Сережка. — Точно моя.

— Подумаешь, чернильное пятно, — возразил Мишка. — У меня на многих марках есть пятна. Тоже скажете, что его…

— Вот что, Зюзя, — решительно сказал Шурка, — иди и принеси кошелек с марками. Если не принесешь, то больше к нам не приходи.

Мишка обиженно пожал плечами, повернулся и пошел прочь. Немного отошел, обернулся и крикнул:

— И без вас обойдусь!

— Подавись моим талоном! — крикнул ему Сережка.

— Я всем в школе расскажу, какой ты ворюга, — добавил Колька.

— Подожди, Мишка! — вдруг сорвался с места Вовка. — Подожди, я сейчас! — С этими словами Вовка, к удивлению всех ребят, кинулся в калитку своего двора.

Евгения Михайловна с тетей Полей стирали на кухне белье, когда к ним влетел запыхавшийся Вовка.

— Мамочка, — умоляющим тоном начал он — есть у нас масло? Намажь мне хлеба.

— Ты проголодался? Потерпи немного, сынок. Скоро обед, — сказала Евгения Михайловна.

— Нет, мне сейчас надо.

— Вова, — нахмурив брови, сказала Евгения Михайловна, — я тебя просто не понимаю. У нас есть масло, но оно мне нужно для супа.

Вовка отчаянно махнул рукой.

— Ты думаешь, я его есть буду? Думаешь, просил бы? Мне его отдать надо. Мишке отдать. Я у него ел хлеб с маслом, а он — жулик. У Сережки кошелек украл.

Евгения Михайловна и тетя Поля понимающе переглянулись.

— Я, мам, зато неделю есть не буду.

Евгения Михайловна достала последний кусочек масла, намазала его на хлеб и отдала сыну.

Вовка поцеловал мать в щеку и бросился во двор.

— Мишка! — крикнул он, появившись в калитке, побежал к нему. — На! Забери! — протянул ему хлеб. — И колбасу отдам, как у нас будет.

Мишка, ошеломленный, держал в руке хлеб и не знал, что с ним делать. Потом нагнулся, положил его на камень и пошел по улице. Вовка, торжествующий, вернулся к своим товарищам.

— Видели? — сказал он. — Отдал я ему его хлеб с маслом.

— Ну, покатили! — скомандовал Шурка, подходя к машине. — Рулить будем по очереди. Первый Серега. Садись!

Тот сел за руль, а его друзья с трудом столкнули машину с места, покатили в школу.

Вечером Сережка пришел к Игнатьевым и робко постучал в дверь. Отворил Шурка и пригласил его в дом.

— Нет, не пойду, — испугался Сережка. — Я пришел тебе сказать, что дедушка разрешил твоей тетке жить у нас.

Шурка схватил Сережку за руки и втянул в комнату.

Евгения Михайловна разговаривала с тетей Полей и гладила белый медицинский халат.

— Теть Поль, мам, вот он, Сережка, — торжественно объявил Шурка.

Сережка покраснел от смущения. Он стоял у порога и мял в руках шапку.

— Я пойду. Там дедушка. Воды принести еще надо. И Светланка тоже… — говорил он бессвязно.

— Сережа, хочешь, я тебе пуговицу пришью? А то она оторвется, — предложила тетя Поля, вставая и направляясь к нему.

Сережка покраснел еще гуще: он никак не предполагал, что тетка окажется такой молодой и красивой.

— Да мы сами с дедушкой пришьем, — попытался отказаться Сережка.

Но Шурка насильно снял с Сережки шинель, и все вдруг увидели оборванного, давно не стриженного мальчугана. Рубашка и брюки на нем были разодраны во многих местах, и сквозь грубую неумелую штопку просвечивало худенькое тело.