Владимир Коротеев - Дети лихолетья

Та быстро схватила деньги, спрятала их за пазуху, достала из сумки банку консервов и сунула парню в руки.

— Сдачу давай, — потребовал парень.

Тут же в руках Зюзиной появился кошелек, из которого она вынула несколько трешниц и рублей. Кошелек был голубой, клеенчатый. Сережка замер.

— Мой кошелек это, — растерянно произнес он.

— Ой-е-ей! Как же он к ней попал? — поразился Колька.

— Мишка, — коротко сказал Сережка.

— Вот гад, а! А талон в кошельке ведь был, — вспомнил Колька. Сережка кивнул головой, наблюдая, как Зюзина прячет его кошелек, и сказал:

— Пойдем отсюда.

Друзья выбрались из толпы и побрели домой.

— Давай ему морду набьем, — предложил Колька.

— Не сладим мы с ним.

— Еще ребят подговорим.

— Мне его морда не нужна. Пусть талон отдаст. Ведь десять дней без обеда придется жить.

На полпути их догнала полуторка. Ребята оглянулись и увидели в кабине рядом с водителем Зюзину.

— Прицепимся? — предложил Колька.

— Давай, — согласился Сережка и, когда машина поравнялась с ними, прыгнул к заднему борту.

В кузов они не полезли, побоялись. Ехали, уцепившись за борт. Колька заглянул в кузов и увидел лежавшую на боку камышовую сумку Зюзиной. Из нее выкатились три банки тушенки. При каждом толчке машины банки все ближе и ближе подкатывались к заднему борту. Колька пригнулся и сквозь щель борта стал наблюдать за банками.

— Гляди сюда, — сказал он Сережке. — Еще чуть-чуть, и одна банка наша.

В ту же секунду на глубокой дорожной выбоине машину тряхнуло так сильно, что Сережка и Колька едва не попадали на землю. Но зато банка была уже рядом. Перегнувшись через борт, Колька схватил банку и спрыгнул на землю. Следом за ним спрыгнул и Сережка. Консервы съели у Сережки на летней кухне. Колька великодушно разрешил пригласить Светланку и отложить немного мяса дедушке.

— Надо было и те две банки забрать, — пожалел Колька. — Талон твой забрали, так пусть теперь расплачиваются. Еще надо ее подкараулить.

Все это случилось позавчера, а сегодня приснился Сережке такой страшный сон. Под впечатлением сна в темной комнате Сережка почувствовал себя маленьким и одиноким. Еще до войны, просыпаясь вот так среди ночи, он звал к себе маму. Она приходила, ласково гладила его по щеке. Сережка целовал теплую мамину ладонь и спокойно засыпал. А если его обижали на улице мальчишки, он грозился:

— Вот придет папа с работы, он вам задаст!

Не было у него теперь ни мамы, ни папы. В соседней комнате беспокойно спал дедушка, то зайдется кашлем, то застонет. Рядом с Сережкой, свернувшись комочком, посапывала сестренка Светланка.

Он нащупал в темноте ее головку, погладил шелковистые волосы и сразу почему-то почувствовал себя взрослым, и сон показался не страшным, а смешным.

За окном посветлело. Сережка решительно поднялся с постели, заботливо прикрыл Светланку одеялом и, зябко поежившись, стал одеваться.

Он ощупью пробрался на кухню, отыскал фитиль, камень с острыми краями, обломок плоского напильника и принялся высекать искру. После четвертого удара фитиль задымился. Сережка вытащил из кармана винтовочный патрон, выдернул пулю и высыпал порох под дрова, заложенные в печку с вечера дедушкой. Порох вспыхнул, пламя охватило дрова.

Хозяйствовать по дому Сережка научился давно. Нужда научила его и прибирать в комнатах, и мыть полы, и стирать. Труднее было приготовить обед. Не потому, что не умел, а потому, что нередко совсем не из чего было его готовить.

Вот и сегодня, прежде чем поставить кастрюлю на плиту. Сережка размышлял: продуктов всего-то было у них — чашка отрубей, стакан кукурузы да баночка соли.

В кастрюлю Сережка высыпал стакан отрубей и половину кукурузы, посолил. Из этого и должен был свариться суп.

Быстро светало. Проснулся Василий Иванович. Пришел на кухню, сел ближе к печке, стал растирать ноги.

— Сергунька, ноги у меня нонче лучше, — сообщил он. — Видать, за пенсией схожу.

— А дойдешь? Может, полежишь еще?

— Нет, пойду. На базар загляну. Чесноку надо. У внучки зубки шатаются. С нашей едой проще простого цингу схватить, — продолжал Василий Иванович. — Эх, еда-беда… Опять отруби варишь?

— С кукурузой, — откликнулся Сережка, доставая из стола хлебные карточки. — Я за хлебом пойду.

Василий Иванович сокрушенно покачал головой.

— И когда его, супостата, прикончат.

Сережка спрятал хлебные карточки в карман, оделся и вышел.

В это утро к Игнатьевым из Заволжья приехала тетя Поля. Шурка бежал в магазин за хлебом и столкнулся с ней около калитки. Тетя Поля обняла его, поцеловала и сказала: