Лев Квин - Икс, Игрек, Зет

Злобин ответил сердито:

— А ну, марш к «Конвасу»! — неожиданно нахмурился Злобин.

Пришла с большим опозданием директор музея — толстая, рыхлая, восторженная женщина в очках. Она бестолково металась по залу, словно кошка, у которой отняли котят. Всем старалась помочь и всем мешала. Правда, ей ничего не говорили, только морщились — все-таки директор. Саню она называла на «вы», и это ему так льстило, что он все время старался попадаться ей на глаза.

— Время, время! — подошел к ней Сиволап. — Где же ваша экскурсия?

— Сейчас, сейчас, товарищ режиссер, — засуетилась она. — Вообще-то мы открываем позднее, но я звонила в школу, договорилась. Они уже вышли. Обождите немного, еще совсем немножечко. А вы сами видели эти листовки? Пойдемте, я покажу — они там, у окна. Изумительная находка! Изумительная!

Но Сиволап лишь отмахнулся нетерпеливо и отошел — он уже видел листовки сто раз. Она осмотрелась, кому бы все-таки показать?

— Вот вам обязательно следует посмотреть, — тяжелой рысцой подбежала она к Сане, который стоял возле «Конваса», — ведь вы будете их снимать. Так лучше предварительно глянуть.

— Я не оператор, — скромно ответил Саня. — Я только помогаю.

— Пойдемте, пойдемте. И вам пригодится, какая разница!.. Такой текст! Такой восхитительный текст!

Директор взяла его за локоть и повела к стенду возле окна. Там лежал небольшой саквояж, похожий на такой, который носят с собой врачи, только очень старый. Рядом горка типографского шрифта — литеры совсем потемнели от времени — и пачка пожелтевших листков.

— Вот они! — торжественно произнесла директор музея. — Вот они, наши новые экспонаты. Шрифт для подпольной типографии и прокламации к молодежи с призывом восставать против Колчака.

Саня потянулся к листкам.

— Осторожно! Ради бога, осторожно! — затрясла руками директор музея. — Это же большая историческая ценность!

— Правда?.. А на вид простые бумажки! — удивился Саня.

Тут директора музея зачем-то позвал Бяша, и Саня остался один. От нечего делать начал лениво читать текст и вдруг встрепенулся. От листка исходила непонятная сила, ударившая, словно электрический ток. Он стал читать снова, но уже не медлительно и лениво, как вначале, а пожирая глазами строки:

«Если ты молод, силен и здоров,

Если ты не трус и ненавидишь рабство,

Если ты скорбишь душой за страдающий народ,

Если муки твоих отцов и братьев болью отдаются в твоем сердце,

Если ты хочешь видеть светлое царство, созданное руками трудящихся,

Если ты хочешь победить в великой борьбе против угнетателей и начать строить новую жизнь

НЕ МЕДЛИ!

Помоги своему товарищу и брату — красноармейцу, который своей кровью и своей жизнью освобождает тебя от цепей рабства.

ВОССТАВАЙ!

Бери в руки оружие, бей палачей-колчаковцев!

Да здравствует народное восстание!

Довольно терпеть и покорно ждать петли!

СМЕРТЬ ИЛИ ПОБЕДА!»

Мимо Сани проходили молодые партизаны, опоясанные пулеметными лентами. Он слышал треск винтовок и пулеметов, уханье пушек. С гиком проносились всадники. На дорогах подымались столбы пыли от сотен и тысяч шагающих ног…

Как она сказала? Историческая ценность?

«Если ты молод, силен и здоров,

Если ты не трус и ненавидишь рабство…»

При чем тут история? Ведь эти слова можно обратить к молодым ангольцам, южноафриканцам, к неграм Кении, ко всем, кто сегодня сражается против угнетателей. Для них они зазвучат так, как звучали тогда…

Надо переписать, сейчас же переписать. А карандаш? У Злобина есть.

Саня оглянулся.

— Стой!.. Не оглядывайся! — услышал он истошный вопль Сиволапа. — Эх, такой кадрик!

— Больше не надо! Хватит, — по обыкновению хмуро произнес Злобин.

Только сейчас Саня понял: пока он читал листок, его снимали. Он не знал, что делать: радоваться или обижаться.

— Зачем же вы? — сказал он неопределенно. — Я просто смотрел — и все.

— Вот и хорошо, что просто смотрел! — Сиволап, ликуя, показал большой палец. — Во кадрик! Во кадрик! Саня, ты молодчина! Каюсь, я тебя недооценивал, каюсь! Ты гениальный ребенок! Сначала — баобаб, а теперь эти кадрики… Нет, ты скажи, Злобин, это ли не кадрики? Это не кадрики?

— Ничего себе, — сдержанно ответил Злобин. — Посмотрим после проявки. Свету вроде маловато.

Но по нему было видно: он доволен. Очень!

Пришла экскурсия школьников. Началась съемка. Саня помогал Бяше перетаскивать и устанавливать прожекторы, таскал за Злобиным аккумулятор. А в конце съемки, когда оставалось только снять на пленку листовки и шрифт крупным планом, Злобин, закрепив камеру на штативе, подозвал Саню: