Евгения Басова - Изо [litres]

Света поспешно опустилась на корточки и пролезла назад в школьный двор. Тут же ей вспомнилось, как она готова была проситься жить в детский дом, чтобы всегда быть с Катей. Если бы все вышло так, как хотела она, то Нина, конечно, не стала бы с ней больше дружить. И она могла бы сказать ей, как сказала Кате: «Ты с нами больше не учишься, не ходи больше сюда». Но сейчас Света училась в своем классе, и Нина была здесь. Света поспешно схватила ее за руку. В груди что-то давило и распирало ребра так, что они готовы были треснуть; очень хотелось заплакать, и Света говорила себе: «Стыдно же! Все смотрят! И Миша Анчугин смотрит!»

Лидия Степановна на русском тоже сказала Свете, что не узнает ее, – как на математике ей твердила Кира Львовна. Хотя уже не надо было ждать, что сегодня будет.

На изо Анна Дмитриевна, на удивление, ни разу не придралась к ней. Свете казалось, что она смотрит как будто с сочувствием, точно и у нее была когда-то в детстве похожая на Катю подружка, и теперь она откуда-то знает, что произошло со Светой. Хотя такого, конечно, не могло быть. Но Анна Дмитриевна выглядела усталой; у нее были красивые кудряшки, закрывавшие лоб и шею, как у какой-то артистки, но Света видела, что Анна Дмитриевна не молодая, не как артистка, морщины тянутся от глаз по щекам и теряются в уже других морщинах, которые идут вниз, к подбородку, к шее. Света думала, как она раньше этого не замечала и как рисовать людей, у которых морщины. Дома она обязательно попробует нарисовать, но это будет обычная городская женщина, вроде учительницы Анны Дмитриевны, а не колдунья баба Валя – у той, должно быть, тоже полно морщин.

Катя не пришла ни назавтра, ни в субботу, хотя знала, что по субботам у Светы нет художки.

В воскресенье Света шла через Кировский рынок мимо торчащих из коробок дрожащих кроличьих ушей, мимо гусят, сидевших в проволочных ящиках в два этажа, верхние на спинках у нижних. И потом мимо разложенных на земле облупленных статуэток и мимо самовара – такой она видела на картинках. Мальчишки, шнырявшие по базару, незнакомые, косились на нее, она ежилась и успокаивала себя: «Я со взрослыми, со взрослыми говорить буду!» – но не могла выбрать взрослого, с которым можно было бы заговорить. Женщины снова протягивали ей старую одежду. Ей говорили: «Доченька, смотри, как тебе пойдет!» Хотелось кричать: «Нет, нет!» – хотелось заткнуть уши, только бы не слышать это «доченька». Пестрота сливалась в ее глазах, сейчас бы она не заметила рядом красавца Пашку или того, которого звали Ангелом, или еще кого-то из поселковых, а ведь ей надо было остерегаться. Она не помнила, где, в каком ряду увидела она однажды необыкновенно, невыносимо красивого поселкового парня, вместе с братишкой продававшего чиненные детские машинки. И когда женщина, продававшая старые сумки, спросила ее: «Доченька, ты ищешь кого-то?» – она отшатнулась, и только поглядев снова, поняла, что женщина не хочет, чтоб она что-то купила, и протягивает к ней совершенно пустые руки.

– Мне бабу Валю, колдунью! – выпалила Света. – Которая будущее предсказывает по воде, а еще у нее есть шаролунники!

Это было все, что она знала о старой колдунье, и она выложила все разом. Торговка сумками, видно, сразу поняла, о ком речь. Она крикнула соседке поглядеть за ее горой сумок, а Свету взяла за руку и повела в самую гущу, туда, где, казалось, и ногу поставить некуда среди всех разложенных, расстеленных на земле вещей. Наконец они оказались на пятачке, где женщина, низко нагнувшись, раскладывала у своих ног какие-то тряпки. Женщина была худая и ломкая в поясе, на ней был сильно приталенный жакет и юбочка по колено с яркими клетчатыми вставками. Может быть, так ходили когда-то давно.

– Клиентку привела, Валя! – окликнула женщину та, что привела Свету. – Такие молодые они теперь.

Валя подняла на Свету лицо – коричневое, продубленное и тоже индейское, как бывало у Кати. Глянув на Свету, она отвернулась и снова занялась майками и штанами, споро выкладывая их из большой сумки, встряхивая и расстилая одно рядом с другим и что-то перекладывая с места на место в соответствии с одним ей известным планом. По спине у нее болталась крашенная в рыжий цвет растрепанная косичка – волосы не ахти, хотя и погуще Катиных. Если бы не лицо, ее можно было бы принять за молодую женщину, даже за старшеклассницу, одевшуюся так странно. Света стояла, запоминая, впитывая в себя нелепую гибкую колдунью, как вдруг та выпрямилась, отвела со лба выбившиеся волосы и выкрикнула так, что Света отшатнулась: