Владимир Файнберг - Свет на вулкане

— Студентка, ты ко мне? Давай заходи-заходи.

Курильщики с любопытством уставились на Маю.

Дверей в сумрачном коридоре штаба было много, как в общежитии, табличка же висела только на одной: «Радиостанция». В какой именно комнате находится Ковынев, с непривычки сообразить было трудно. Ясно только одно — справа.

Она потянула одну из дверей и увидела старенького морячка с наушниками на голове. Старик тонким голосом кричал в микрофон:

— Разведчик «Помор»! Разведчик «Помор»! Давай, пожалуйста, активизируй поиск. Завод остается без рыбы! Понял меня? Прием.

— Вы не скажете, где сидит Ковынев?

Но старичок, ничего не соображая, погрозил кулаком.

Мая выскочила в коридор и чуть не ткнулась в живот Ковыневу, с недоумением вышедшему из соседней комнаты.

— Где тебя черти носят? У меня через десять минут совещание. Давай проходи-ка! Тебя как зовут? Мая? Это что же, в честь праздника? Ну, знакомься поскорей: мои помощники.

В узкой комнатенке возле железной кровати, покрытой одеялом, стоял столик с едой. За столиком на табуретах сидели два человека: один — пожилой, полный, в старомодных очках-пенсне, другой — помоложе, но с какой-то кудрявой лысиной, курил.

Ковынев подвинул Мае стул, плюхнулся на кровать.

— Ну, по какому вопросу? Что хотела сообщить?

На столе возвышался наполовину опорожненный графинчик, вокруг которого стояли граненые рюмки, поллитровая банка с красной икрой. На отдельных тарелках лежали остатки копченой колбасы, лимона, салат из свежих помидоров.

По всему было видно, что здесь только что прекрасно позавтракали.

— Кушала уже? Угощайся чем бог послал, — пододвинул икру Ковынев. — Только поскорее. Чаю могу налить.

Мая снова обвела взглядом комнату. Человек в пенсне смотрел ей прямо в глаза.

— Спасибо, — хрипло сказала Мая и добавила: — Не надо.

— Спасибом сыт не будешь. Кушай… Рассказывай, у тебя глаз молодой, свежий. В Америке, говорят, на заводах таких, со свежим глазом, специально держат… А то она, Нестор Амвросиевич, утверждает, что у нас тут каторга.

— Это интересно, — протянул человек в пенсне. — А откуда вы, девушка, знаете, что есть каторга? Вам, может быть, не дай бог, приходилось когда-нибудь сидеть в тюрьмах?

— Не приходилось, — ответила Мая, искренне жалея, что ей не пришлось пострадать. — Товарищи, а почем вы помидоры покупали?

— Не знаю, — ответил Ковынев, — подкинули с базы. А ты ешь, ешь!

— Красная икра, лимон. Витамины! А это водка?

— Ты чего это? — насторожился Ковынев. — Средь рыбы жить — икорки не поесть?!

— А это у вас водка? — Мая открыла графин, понюхала. — А как же сухой закон, товарищ Ковынев?

Человек с кудрявой лысиной засмеялся:

— Народный контроль в действии.

— Вот вы у нас на заводе хвастались своим рабочим происхождением, — заговорила Мая, проклиная себя за то, что вчера сама выпила разбавленного спирта с Ириной и Георгием и злясь от этого еще больше. — А почему в магазине одни консервы, никаких лимонов и помидоров, а вам доставляют с какой-то базы?! Почему вы водку пьете, если сухой закон? Почему у вас в ликвидном цеху ребенок работает и все смотрят сквозь пальцы? Ленин позволил бы себе такое?

— Какой ребенок? — перебил ее Ковынев.

— Не позволил бы Ленин, — продолжала Мая, чувствуя, как смешна и неприятна она этим людям со своей правдой. — А как же дышать, если говорят одно, а делают другое? Как же мы коммунистическое общество построим?

— Вы поосторожней! — презрительно перебил ее человек в пенсне. — Нечего разводить демагогию. Не трожьте высоких материй.

— Зеленая еще девочка, книг начиталась, жизни не знает, — примирительно сказал человек с кудрявой лысиной и улыбнулся Мае.

— А я говорю — нечего тут на товарища Ковынева прокурорским тоном поклепы возводить! Товарищ Ковынев стране план дает, кормит народ рыбой. И вообще он через такое прошел, что и водку имеет право держать! Ясно вам? Если вы приехали сюда работать, так уважайте… Здесь вам не материк, болтать попусту нечего — аудитории не соберете. И нечего обобщать, от имени всех говорить.

— Да ладно, — махнул на него Ковынев. — Какой ребенок-то, чей? Мне за это голову оторвут, если правда.

— Нет, товарищ, — горячо сказала Мая и встала со стула, — я хоть зеленая, в тюрьмах, к сожалению, не сидела. Но жизнь знаю! И нечего все время ссылаться, что тут остров. Везде все, что делается, делается ради людей. Правильно я говорю? Правильно я говорю!

— Ох, красно говоришь, Мая, — грустно сказал Ковынев, поднимаясь с койки. — Только жалко мне вас. Трудно вам будет в жизни.