Владимир Файнберг - Свет на вулкане

— Вась, а ты в школу ходишь? — спросила Мая, присев на корточки перед мальчиком.

Он прыгнул с крыльца.

— Тебе какое дело!.. Ходил два класса.

Дверь барака с треском раскрылась, и подругам, а также всему туманному миру предстала Дуся-Ирен в своем красном беретике на пышной башне волос, в лихо расстегнутом ватнике, брюках, заправленных в сапоги.

— Петушком интересуетесь? А ты, Васька, петушка не подманивай! А то они с матерью живо сообразят — перышков не останется!

— Идем, Дуся, — с раздражением сказала Ирина, взглянув на часы, — у меня осталось пятнадцать минут.

Пройдя полянку, они втроем начали спускаться в туман.

— Дуська, гадюка колымская! — раздался вслед приглушенный расстоянием и туманом голос Васьки.

— Вот зараза! — рассмеялась Дуся. — Это его мать научила.

— Конечно, мать, — сказала Ирина. — Он уже и курит вовсю. Майк, вы бы его тут конфитюром, что ли, угостили. Несчастный мальчишка.

— При чем конфитюр? — взорвалась Мая. — Вот, Ирочка, это, наверно, и есть буржуазная жалость, либерализм какой-то… Тут человек погибает! Он ведь один. Совсем без других ребят. Мать его в кого превратила? Как он выражается!.. А ты? Тут надо решать, а не откупаться конфитюром. Дуся, а ты чего молчишь? Правильно я сказала? Правильно я сказала!

Дуся ласково взяла Маю под руку.

— Ирина, вот ты скажи мне: чего она такая ко всем горячая?

Мая сердито освободилась, промолчала.

Она сама уже не раз тоскливо задумывалась о том, что для людей высшая радость — незаметно помочь, хоть в чем-нибудь помочь человеку. Любому. В книгах и кинофильмах это считалось очень хорошей чертой, положительным свойством характера. Но странное дело: всегда или почти всегда искреннее и доброе движение ее души потом обязательно наказывалось или насмешкой, или непониманием, или просто жестоким равнодушием к ней самой. Она вспомнила, как познакомилась в больнице с молодой женщиной — Ингой, которая перенесла операцию на сердце. Как ночами не спала, подносила Инге то судно, то лекарства, читала ей вслух… Казалось, они подружились навсегда. Выходя из больницы, Инга заплакала и сказала, что считает Маю, у которой никого нет, своей сестричкой и будет ее навещать. И навестила ее. Один раз. И потом один раз передала килограмм яблок. Всё. Больше она Ингу никогда не видела.

Потом, со стороны, Мая узнала, что у нее все в порядке. И семья. И работа. И здоровье.

Нет, кроме Ирины и Георгия, не было у Маи ни одного близкого человека. И еще появилась Дуся — простая, чем-то несуразная, пережившая большую трагедию женщина. У нее ведь тоже совсем никого нет.

Мая подхватила Дусю и Ирину под руки, но идти так оказалось неудобно — слишком узок был деревянный тротуар…

«Космонавт», рокоча двигателями, покачивался у пирса среди молчаливых и неподвижных сейнеров. На мачтах «Космонавта» горели бледные в рассветных лучах огни.

У сходней стоял Георгий и какой-то худой человек в морской фуражке и грязном плаще.

— Вы что, будете исполнять или нет? Понял?! — говорил худой и странно оседал на доски причала.

Георгий вздергивал его за ворот плаща, повторяя:

— Уйди, голуба, уйди… Выспись.

— Я вам покажу «выспись», я — портовый надзор! Понял? Я вас оштрафовать могу. Понял?

— Проваливай-ка отсюда! — сказал Георгий, отталкивая и тут же подхватывая пьянчугу, который так и норовил свалиться в воду между пирсом и судном.

— Давайте скорей! Палыч горячку порет! — крикнул Георгий Ирине, снова отпихивая от себя пьяного.

— Баб на борт не брать, — лепетал пьяный, снова цепляясь за Георгия, — штраф сто рублей! Понял?

— Ах ты обормот, где-то тройного одеколону набрался! — Дуся-Ирен разом отодрала пьяного от Георгия и изо всех сил шлепнула его по заду.

Георгий засмеялся, шагнул навстречу Мае и Ирине:

— Здравствуй, Мая. Что ж ты не в цеху?

— Я сегодня во вторую. Скользящий график.

— Ясно. Пришла подругу проводить?

— И тебя тоже.

— Спасибо. — Он оглянулся на Дусю, которая со смехом тащила пьяного к стоящему конвейеру. — А эту вы где подцепили?

— Ты зачем так говоришь? Разве ты ее знаешь?

— Держись от нее подальше, — сказал Георгий, не понижая голоса.

Мая быстро взглянула на Дусю, но не поняла, слышала она замечание Георгия или нет.

«Космонавт» издал короткий, нетерпеливый гудок.

— Напрасно ты так, — тихо сказала Мая. — Она мне теперь как сестра.

— Давайте скорей! — бросил Георгий Ирине и взял Маину ладонь. — Двуногих, Маечка, ничему не научишь. Как-нибудь расскажу тебе про одного идеалиста, Иисуса Христа… Не вмешивайся, не лезь со своей добротой. Подумай насчет молочных крылышек. Ну, не грусти! Через сутки придем обратно.