Сулейман Велиев - Букет роз

Ибиш, не раздеваясь, прилег на сундук. Ему казалось, что он не заснет. Он смотрел на свое старенькое одеяло с латаным-перелатаным верхом и вспоминал разговор с матерью о покупке нового одеяла. Перед глазами Ибиша вдруг ожили толстопузый, обрюзгший Муса, Фаррух, надменно из-за праздничного стола глядевший на них, детей бедняков, на забаву ему поющих «Нуннуни».

Ибиш тоже протянул руку, ожидая угощения. Муса, брезгливо раздававший свои жалкие подачки, вдруг выругался и решил прогнать оборванцев с праздника. Дети подняли отчаянный крик. Они разбросали сладости и угощение. Ибиш торопливо погасил свечи и, пользуясь темнотой, с наслаждением отлупил Фарруха, такого нарядного и важного. Потом Ибиш бежал, бежал, спасаясь от разъяренного пристава и Мусы. Едва успел он спрятаться в постель, как в дверь резко и властно застучали. «Опять пристав с обыском», — испуганно решает Ибиш. Ему хочется укрыться за широкую спину отца, но отца нет дома. Он, Ибиш, старший, он отвечает за мать и сестер. Бесшумно ступая, Ибиш подошел к двери. По голосу он узнал поселкового лавочника, которому они так задолжали. Лавочник вломился в дверь, сердитый, безобразный.

«С добром ли?» — спрашивает Ибиш.

«Позови отца!» — словно не замечая мальчика, кричит лавочник, не снимая черной новой папахи.

«Отца нет дома. Почему ты нас беспокоишь в такую пору?»

«Ого, беспокою, простите, ага, — с недоброй усмешкой повторяет лавочник. — А когда брали харчи в долг, когда набивали животы, я вас не беспокоил?» — орал толстяк, замахиваясь на мальчика.

«Дядя, не шуми: в доме все спят. Придет отец, с ним и поговоришь».

«Разве увидишь твоего отца дома? Может быть, он и сейчас, как баба, от меня прячется».

Щеки Ибиша розовеют:

«Говорю тебе: его нет дома, поверь».

«Мне деньги нужны, отдайте, я и уйду».

«У нас нет денег, потерпи немного — отдадим».

«Как это у вас нет денег? Сегодня праздник, и рабочим выплатили получку. Пока не истратили, верните долг».

«Дядя, а тебе известно, что отца уволили с работы и он не получил денег?»

«Уволили? Ничего я не знаю, — взъярился лавочник. — Сейчас я пройду в комнату женщин, и если не найду твоего отца, то заберу платок его жены и опозорю его на весь поселок».

Ибиш преградил дорогу:

«Да что я, умер, что ли, чтобы ты мог забрать платок моей матери?»

Лавочник толкает Ибиша, тот падает и больно ушибает руку, но тут же вскакивает и, не помня себя, сбивает с головы лавочника папаху.

«Ну, если ты такой храбрый, поймай меня!» — кричит Ибиш, удирая со всех ног от лавочника.

Неуклюже переваливаясь, пытается догнать его лавочник.

«Какие бесчестные люди и зачем только с ними я связался! — выкрикивает на бегу толстяк. — Старший взял в долг продукты и не отдает деньги, а младший схватил папаху!»

Ибиш, увидев, что лавочник догоняет его, размахнулся, закинул папаху на кладбище и спустил с цепи Алабаша. Лавочник начал отбиваться от наседавшей собаки.

«Будь проклят, слепой шайтан, если я еще приду в этот мазутный домик!» — кричит лавочник, спотыкаясь в поисках своей новой папахи…

Неожиданно заплакала Сурия. Ибиш проснулся. Он сел на сундуке, холодный пот выступил у него на лбу: Отдышавшись, он вновь предался своим горестным мыслям: «Неужели и завтра не будет супа? Ведь завтра мне исполнится тринадцать лет. А я все еще сижу на шее у отца с матерью. А вдруг и завтра отец не принесет денег? Может, от стыда и вовсе домой не придет. Как страшно в эти голодные дни исхудала мать!» И мальчик застонал от бессилия и боли. «Что делать? Что делать?» — так и стучало в голове Ибиша.

На рассвете Ибиш поднялся, нащупал листовки, быстро оделся, но едва он подошел к входной двери, как Фатьма выглянула из своей комнаты.

— Ты куда, Ибиш? — спросила она встревоженно.

— На озеро, — неожиданно для самого себя ответил Ибиш.

Фатьма недоверчиво покачала головой:

— А не слишком ли рано, сынок? Погоди, пусть развиднеется.

— Нет, уже и так светло, — поспешно проговорил Ибиш и юркнул за порог.

На дворе было холодно. Сквозь тяжелые свинцовые тучи пробивалась слабенькая полоска света. Ибиш прислушался. Где-то вдалеке скулила собака. Почти бегом он миновал кладбище и, пугливо озираясь по сторонам, вскоре добрался до села. Кругом ни души — все еще спали. Он достал из-за пазухи листовку, приложил к уголкам кусочки теста и плотно приклеил бумагу к шероховатой оштукатуренной стене управления промыслом. Потом, крадучись, направился по правой стороне улицы, помня о своем разговоре с Джаби.