Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

У нее красные губы, а в волосы заправлен цветок.

Сам я, как и на всех остальных рисунках Джулии, выгляжу весьма элегантным парнем, вот только у этого портрета есть одно маленькое отличие от предыдущих.

На этом рисунке я улыбаюсь.

Дверь в мою клетку распахнута. Я не могу отвести от нее глаз.

Моя дверь. Открыта.

Огромный ящик сдвинули с места, и теперь он тоже открыт. Люди поставили его прямо напротив выхода из клетки.

Если я выйду из нее, то войду в ящик.

Дама из зоопарка (ее зовут Майя) снова здесь.

Щелк . Изюм в глазури.

Щелк . Крошечные зефиринки.

Щелк . Спелая папайя.

Щелк . Долька яблока.

Час за часом, щелчок за щелчком.

Я гляжу на Руби. Она внимательно следит за тем, как я поступлю.

Я касаюсь ящика.

Я вдыхаю запах его темного нутра, где меня ждет спелое манго.

Щелк, щелк, щелк

Я должен сделать это. Из-за прутьев своей клетки на меня смотрит Руби, а этот ящик – путь наружу.

Я делаю шаг вперед.

После того как я возвращаюсь из ящика обратно в клетку, меня осеняет одна очень хорошая идея.

Я говорю Бобу, что он мог бы украдкой пробраться ко мне в ящик и поселиться в зоопарке.

«Ты что, забыл? Я же дикий зверь, Айван! – говорит он, обнюхивая пол в поисках крошек. – Неукротимый и неустрашимый!»

Он пробует кусочек сельдерея и выплевывает его. «К тому же меня заметят. Люди, конечно, существа тупые – но не настолько же».

«Айван? – зовет Руби. – Как думаешь, я понравлюсь другим слонам?»

«Я думаю, что они будут от тебя в восторге, Руби. Ты станешь частью их семьи».

«А что ты думаешь про себя и других горилл?» – снова спрашивает она.

«Я силвербэк, Руби. Вожак. – Я расправляю плечи и выше поднимаю подбородок. – Я не должен нравиться им. Это они должны уважать меня».

Но, говоря это, я задаюсь про себя вопросом: смогу ли я вообще заслужить среди них хоть какой-то авторитет.

В своей жизни мне почти не приходилось бывать настоящей гориллой – не говоря уже о роли силвербэка.

«Как ты думаешь, другие слоны будут знать какие-нибудь шутки?»

«Если нет, – говорю я, – ты их научишь».

Руби хлопает ушами. Взмахивает хвостиком: «Знаешь что, Айван?»

«Что?» – спрашиваю я.

«Думаю, завтра я войду в этот ящик».

Я смотрю на нее с нежностью: «По-моему, это правильно. И Стелла со мной наверняка согласилась бы».

«А как ты думаешь, другие слоны умеют играть в салки? Я очень люблю салки».

«Я тоже», – говорю я и вспоминаю свою проворную сестричку, несущуюся сквозь кусты, всегда на полшажка впереди меня.

Поздней ночью Мак открывает дверь в мою клетку. Полная луна освещает его поникшие плечи. Мне кажется, будто он стал меньше ростом.

Встревоженный Боб в мгновение ока спрыгивает с моего живота и ныряет под Не-Салки.

«Можешь не прятаться, пес, – говорит Мак. – Я знаю, что ты здесь спишь, – он садится на свисающую шину, – так что вполне можешь провести здесь еще одну ночь. Завтра твой приятель уезжает».

Завтра? Внезапно в животе у меня становится пусто. Я не готов. Мне нужно больше времени. Я еще не со всеми попрощался. Я еще не все обдумал.

Мак вытаскивает из кармана рубашки маленькую фотографию. Это я в молодости. Мы с Маком сидим на переднем сиденье нашей машины. Верх ее откинут. У меня на голове бейсболка, а в руке – рожок с мороженым.

Я был ладным парнем, но надо признать, что на этой фотографии выгляжу попросту смешно. Меньше всего похож на настоящую гориллу.

«У нас ведь было немало хороших деньков, правда же, парень? – говорит Мак. – Помнишь, как мы ходили на американские горки? Или как я учил тебя играть в баскетбол? – Он со смешком покачивает головой. – Бросок в прыжке у тебя всегда получался хуже некуда».

Он встает, вздыхает, оглядывается кругом. Потом убирает фотографию обратно в карман.

«Мне будет не хватать тебя, Айван», – говорит Мак и уходит, ни разу не оглянувшись.

Майя со множеством других людей появляются рано утром.

Некоторые из них в белых халатах, другие держат в руках шуршащую бумагу. Все они немногословны, деловиты и решительны.

Руби входит в свой ящик первой.

«Мне страшно, Айван, – говорит она изнутри. – Я не хочу уезжать от тебя».

Что-то во мне тоже не хочет, чтобы она уезжала, но я знаю, что говорить ей об этом нельзя.