Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

«Не знаю. Но что я тебе точно скажу – ты рисуешь слишком много. – Боб морщит нос. – Вонь тут стоит невероятная. А утром у меня весь хвост в желтой краске оказался».

Бобу не нравится мое ночное рисование. Он считает это неестественным.

Теперь, пока я работаю над своими рисунками, он спит на Не-Салки. Утверждает, что она нравится ему больше меня, потому что не храпит. И живот у нее не ходит вверх и вниз, так что теперь морская болезнь ему не грозит.

«Так что у тебя за план такой? – спрашивает Боб. – Я мог бы помочь тебе, если бы ты рассказал. – И он принимается грызть свой хвост. – Я бы вполне мог пригодиться там, где не нужно это… рисовать».

«Я не могу рассказать об этом, – говорю я. – Это всего лишь замысел у меня в голове, а исполнить его не удается. К тому же у меня почти закончилось все необходимое. Как я об этом с самого начала не подумал? – Я бью по свисающей шине. Она вся в брызгах голубой краски. – Глупая идея!»

«Сомневаюсь, – говорит Боб. – Пахучая – да. Глупая? Вот уж нет».

Бо́льшую часть дня я дремлю. Ближе к вечеру ко мне приходит Мак.

Боб юркает под Не-Салки. Он предпочитает не высовываться, когда рядом Мак.

Взгляд Мака останавливается на моем бассейне. Из-под него виднеется краешек одного из моих рисунков. «А это что, здоровяк?» – спрашивает он.

Я не обращаю на него внимания и спокойно продолжаю есть апельсин, хотя мое сердце бешено колотится.

Мак поддевает ногой край моего пластмассового бассейна. Под ним спрятаны все мои рисунки.

Мак дергает за край листа и легко его вытаскивает. Остальных рисунков он, кажется, не заметил.

Лист испещрен зелеными полосами – этот цвет получается, когда голубая краска смешивается с желтой. Сам рисунок должен изображать клочок травы.

«Неплохо. А откуда у тебя вообще краска? От Джорджевой дочки? – Он задумывается: – Хм… Готов поспорить, за этот рисунок я смогу выручить долларов тридцать, а то и сорок».

Мак включает мой телевизор. Там идет вестерн. На экране стоит человек в большой шляпе и с маленьким револьвером. К груди у него прикреплена сияющая звезда. Это означает, что он шериф и что он будет расправляться со всеми плохими парнями.

«Если этот рисунок быстро купят, я принесу тебе еще такой же краски, приятель», – говорит Мак.

И он уходит с моим рисунком. Рисунком Руби. Я на секунду представляю, каково это – быть шерифом.

«Хорошие новости, ага? – говорит Боб, когда Мак уходит подальше. – Похоже, ты можешь получить новые запасы краски».

«Я не хочу рисовать для Мака, – отвечаю я. – Я делаю это для Руби».

«Так рисуй для них обоих, – говорит Боб. – Ты же, в конце концов, настоящий художник».

Я смотрю фильм и пытаюсь придумать новый тайник для своих рисунков. Думаю, что, может, удастся свернуть их, когда высохнут, и запихнуть в Не-Салки.

Это долгий фильм. В конце шериф женится на хозяйке салуна (это такое место водопоя – но для людей, а не для лошадей).

Давненько мне не приходилось видеть вестерна, оказавшегося еще и мелодрамой.

«Мне понравился этот фильм», – говорю я Бобу.

«Лошадей слишком много, а собак почти нет», – отзывается он.

Начинается реклама.

Я не понимаю реклам. Они совсем не похожи на вестерны, в которых точно ясно, кто плохой парень. И романтики в них никакой нету – ну разве что после того, как мужчина с женщиной вместе почистят зубы, они лизнут друг друга в лицо.

Я смотрю рекламу дезодоранта для подмышек. «Как ты их вообще различаешь, когда они перестают пахнуть?» – спрашиваю я Боба.

«От людей всегда воняет, – отвечает Боб. – Просто сами они этого не замечают, потому что носы у них никчемные».

Начинается еще одна реклама. Я вижу, как дети с родителями покупают билеты – совсем как те, что продает Мак. Они идут по тропинке, едят мороженое и смеются.

Потом останавливаются, чтобы поглядеть на двух разлегшихся в высокой траве огромных полосатых кошек с полуприкрытыми глазами.

Тигры. Я знаю их, потому что видел однажды в передаче про дикую природу.

На экране вспыхивают слова и появляется рисунок с красным жирафом. Потом жираф исчезает, и я вижу человеческую семью, уставившуюся на другую семью – слоновью. Двое слонов, старый и молодой, стоят в окружении камней, деревьев, травы и зовущего простора.

Это вольная клетка. Зоопарк. Я вижу, где начинается и где заканчивается та стена, что означает: вам – одно, а нам – другое, и так будет всегда.