Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

Мы цеплялись за маму, я и сестра, в тот момент, когда люди убили ее.

Потом они застрелили отца.

А потом – отрубили им руки, ноги и головы.

Моя клетка стоит рядом с вонючим захламленным магазинчиком.

Там продается пепельница. Она сделана из кисти гориллы.

Когда наступает утро и парковку за окном усеивают поблескивающие капли росы, я вижу рекламный щит на шоссе.

Вон он я – Айван, единственный и неповторимый, омываемый розовым светом первой зари. Как грозно я смотрюсь со сдвинутыми бровями и стиснутыми кулаками.

Здесь я похож на моего отца в тот день, когда пришли люди.

А ведь я, по сути, существо мирное. Предпочитаю наблюдать за жизнью со стороны и думать все больше об отдыхе да бананах с изюмом в глазури.

Но где-то в глубине меня спрятан другой Айван.

Тот, что способен оторвать руки и ноги взрослому мужчине.

Тот, что способен отомстить за любую обиду быстрее, чем змея наносит свой удар.

Тот Айван, что изображен на рекламном щите.

Я гляжу на щит – на Айвана, единственного и неповторимого, на выцветший портрет Стеллы, – и вспоминаю Джорджа с Маком, забравшихся на лестницу, чтобы добавить туда портрет Руби, который должен был привести новых посетителей в «съезд 8, “Шатер”: цирк, магазины и игровые автоматы».

Я вспоминаю историю Руби – ту, про жителей деревни, пришедших спасти ее.

Я слышу добрый мудрый голос Стеллы: «Иногда люди способны удивлять».

Я смотрю на свои пальцы, испачканные в красном, цвете крови, и теперь я знаю, как мне выполнить данное обещание.

При свете дня я выжидаю. Ночами я рисую.

Я беспокоюсь, когда Мак выводит Руби на арену.

Теперь он постоянно носит с собой коготь-палку, но совсем не использует ее. Незачем.

Руби больше не сопротивляется. Она выполняет все, что приказывает Мак.

Я закрываю глаза. Я окунаю пальцы в краску.

Закончив с очередным листом бумаги, откладываю его сохнуть.

Он такой маленький, один-единственный листочек. И как же много мне их понадобится.

Я берусь за следующий, потом еще за один, еще и еще.

Один за другим я делаю кусочки огромного пазла.

К утру весь пол покрыт рисунками.

Я прячу листы под свой бассейн с грязной водой, чтобы Мак не увидел их. Я не хочу, чтобы мои рисунки оказались на полках сувенирной лавки – по двадцать долларов (с рамкой – за двадцать пять) каждый.

Я рисую их для Руби. Все до одного.

«Айван, – говорит мне Руби однажды утром, когда я пытаюсь подремать, – почему ты всегда такой сонный днем?»

«Я по ночам работаю над одним проектом», – отвечаю я.

«А что такое проект?»

«Это… такая вещь. Рисунок. Вообще-то я рисую его для тебя», – говорю я.

Руби довольна ответом: «А можно мне посмотреть?»

«Пока нет».

Она с досадой тыкает хоботом привязанную к ноге веревку и вздыхает: «Айван, сегодня мне опять придется идти на представление с Маком?»

«Боюсь, что так. Извини, Руби».

Она опускает хобот в ведро с водой. «Все нормально. Я и так это знала».

Снова ночь, все спят. Я рассматриваю только что сделанный рисунок, один из многих дюжин.

Он мутноват и истрепан – этакая грязная клякса.

Я кладу его рядом с другими, устилающими мой пол.

Цвета совсем не те, что нужно. Контуры расплываются. Ни на что это не похоже.

Совсем не то, что я пытаюсь создать. Совсем не то, что задумал.

Не то! А почему – не знаю.

Рекламный щит вдали привычно взывает: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! СЪЕЗД 8, “ШАТЕР”: ЦИРК, МАГАЗИНЫ И ИГРОВЫЕ АВТОМАТЫ – ДОМ АЙВАНА, ЕДИНСТВЕННОГО И НЕПОВТОРИМОГО, МОГУЧЕГО СИЛВЕРБЭКА!»

Если бы только я мог выразить то, что хочу, человеческими словами, все было бы гораздо проще.

Но вместо них у меня баночки с краской и истрепанные листы.

Я вздыхаю. Кончики моих пальцев пылают, как цветы в джунглях.

Я пробую снова.

Я смотрю на то, как Руби, тяжело ступая, наворачивает на арене бесконечные круги, бредет в никуда.

Посетители приходят, но не толпами. Мак говорит, что Руби так и не смогла заменить Стеллу. Говорит, что будет давать нам меньше еды. Что для экономии денег станет отключать отопление по ночам.

Руби сильно отощала – я не помню, чтобы Стелла была такой худой и чтобы у нее на коже было столько морщин.

«Тебе не кажется, что она слишком мало ест?» – спрашиваю я Боба.