Грейс Лин - Когда море стало серебряным

И под неумолкающее эхо зловещего хохота Пиньмэй выдернула иголку – и избавила Чёрную Черепаху Зимы от Железного Стержня.

Небо загрохотало.

Это был грохот, от которого все, кто ещё не лежал на земле, рухнули на колени. Пиньмэй тоже упала, пальцы её всё ещё сжимали иглу, остриё было нацелено на императора, словно крошечный меч. Распустившаяся чёрная нитка, которой была вышита черепаха, натянулась между Пиньмэй и императором и растаяла в чёрном небе, точно тоненькая струйка дыма. Император уставился на неё, не веря собственным глазам.

Но больше он ничего сделать не мог – только стоять и смотреть. Мощный порыв зимнего ветра разорвал небо пополам, подбросив Пиньмэй вверх. Она упала на четвереньки, всё ещё сжимая иглу, теперь кончик иглы вонзился в щель между мозаичными камнями двора. В промежутках между оглушительными завываниями ветра Пиньмэй слышала вопли и крики, видела, как слуги императора в ужасе разбегаются кто куда. Земля, казалось, выгнулась горбом, стряхивая с себя людей, как капли воды.

Императорский паланкин рассыпался в щепки, фонари раскатились по земле, масло из них разлилось, пламя полыхало по всему двору, как будто огненные цветы расцвели вдруг на замёрзшей земле. Деревья кланялись до земли и переламывались надвое, и треск, подобный россыпи фейерверков, тонул в небесном громе.

Пиньмэй, подняв голову, в ужасе смотрела, как грозная незримая сила крушит Врата Чёрной Черепахи. Величественные ворота сложились пополам, словно листок бумаги, изразцы и камни дождём посыпались на землю. Императора в его золотых одеждах швыряло туда-сюда – словно невидимый гигант жонглировал золотым слитком. Наконец его ударило о самую высокую колонну ворот за миг до того, как она рухнула – и погребла под собой императора. Нечеловеческий вой, полный страдания, обиды и гнева, донёсся из-под обломков колонны, заглушая даже завывания ветра. Этот ужасный звук заполнял собой всё пространство, отдаваясь многократным эхом, так, что даже звёзды на небе, казалось, содрогались. Огромная туча чёрной пыли взметнулась ввысь, укрыв от глаз небо, и звёзды, и даже луну.

В наступившей тьме Пиньмэй ясно видела, как излучает свет тоненькая красная нитка у неё на запястье. Пальцы её всё ещё сжимали иглу, остриё которой вонзалось в землю, – и земля вокруг этого острия не тряслась и не двигалась, хотя вокруг был хаос. Свет от красной нити освещал иглу и руку Пиньмэй. Она слышала, как крушится изразцовая плитка, как ломаются ветви, как деревянные обломки колотят по каменному двору, словно барабанные палочки, – но сама оставалась невредимой.

– Это всё нитка, – прошептала она. – Нитка защищает меня, а иголка не даёт земле трястись…

Очередной мощный порыв ветра разметал тучу, чёрная пыль развеялась по вечернему небу. Полная луна снова озарила тьму, блестя и сияя ещё ярче, чем прежде. Свет её струился на землю, точно небесная красота неведомой богини. В мире опять стало тихо.

И эта тишина была мирной. Ветер стих, небо успокоилось, это была не тревожная, напряжённая зимняя тишина, не пауза, когда Чёрная Черепаха набирает в грудь побольше воздуха, чтобы выдохнуть порыв ледяного ветра. Нет, это была спокойная, уютная тишина, какая бывает, когда сидишь у огня со старым другом, вернувшимся домой из долгих странствий.

Пиньмэй встала. Луна щедро лила на землю свой мягкий свет, в котором даже следы разрушений выглядели не так устрашающе. Но Пиньмэй не смотрела по сторонам – она видела только маленькую, хрупкую фигурку, распростёртую на земле.

– Ама! – хрипло вырвалось у Пиньмэй, и она рухнула на колени рядом с фигуркой. Глаза Амы были закрыты, руки вытянуты перед собой, словно она пыталась до чего-то дотянуться. – Ама? – снова позвала Пиньмэй хриплым, прерывающимся шёпотом.

Ама оставалась недвижной, как глиняная статуя. Лицо её было пепельно-серым, единственным ярким пятном на нём была тёмная струйка крови из рассечённого лба. Пиньмэй упала Аме на грудь.

– Ама! Ама! – в отчаянии повторяла она, но Ама оставалась глуха к её зову. Пиньмэй расплакалась. Ради чего она покинула гору? Терпела лютый холод, бегством спасалась от солдат, пробиралась через замёрзшее море, бросила вызов императору?.. Она плакала так же безутешно, как госпожа Мэн, и так же отчаянно, как Нюйва.