Юлия Шифрина - Я — хорошая девочка

Но мы слышим свирепое:

— Что? Ты понимаешь, что говоришь? Сын еврея чтоб был против царя! Кто он такой, что он против? Где это видано? Из-за таких царь погромы устраивает. Нет у меня Абрама. Он мне не сын!

— Янечка, — трепещет мать. — Хорошие люди прислали рубль, но не хватает.

— Хорошие люди! Наверно, такие же босяки, как твой сын.

— Наш Абрам не босяк, он не хочет, чтоб были погромы, — цепляется еще за какую-то мысль мама. — Он хочет, чтоб всем было хорошо, — повторяет она слова Оксаны.

Я вижу, как бегут ручейки слез по морщинистым щекам матери.

Жалость к ней сжимает мне горло. Мне кажется, что мама с Оксаной собираются вырвать из когтей Кащея моего любимого Абрама. Но отец мешает. Я рисую себе ужасные картины, как они не успеют на «этап» и брат пропадет.

Ледяным потоком льются слова отца. Нет, отец не любит Абрама, не любит маму, не любит меня. Он никого не любит!

Эта мысль загорается во мне и выталкивает прямо к отцу. Единственное оружие — зубы. И я впиваюсь, как зверек, ему в руку. Через секунду, отброшенная, ударяюсь обо что-то головой.

— Змееныш! — кричит отец.

Мать старается унять мой рев.

— Они все растут каторжниками! На кого я работаю? Это же разбойники! — Он преувеличенно трясет рукой.

Я реву что есть силы…

…Яков Хромой живет рядом с нами, через небольшой пустырь. В землянке. Мы бегаем туда с сестрами, потому что это единственные окошечки, в которые я могу заглядывать. Они маленькие, слепые, врытые в землю. В отворенные сенцы видно, как сидит на черном низеньком стульчике Яков и стучит молоточком.

Дети сапожника — Ивась, Левко и Дуняша — наши однолетки.

Мы бегаем с ними наперегонки по пустырю.

Когда в дверь не видно согнутой фигуры сапожника, в пылу игры с криком и смехом мы иногда вваливаемся в сенцы. Но если он стучит — мы боимся. У него все лицо заросло бородой и нога из дерева. Как палка. Это вызывает любопытство и страх.

Он всегда молчит. Молча принимает от заказчиков обувь, цедит сквозь зубы: «Пора выбросить!», и тут же принимается за починку. Когда мы набиваемся в сени, он шипит: «Киш, киш, нечистая сила». Очень страшный этот Яков Хромой. И как не боится его тетя Дуня — сапожничиха? Она худая, жилистая, вечно с малышом на руках. Вот к какому человеку надо идти маме с Соней. Хочется и мне пойти с ними.

Яков при нашем появлении бросает безучастный взгляд, опускает голову и продолжает стучать. Во рту у него настоящие гвозди. Вот вам, пожалуйста! А на меня все кричат, стоит иголку взять в рот: «Не бери — проглотишь!» Пусть мама полюбуется — Яков же не проглатывает.

Мама долго, сбивчиво рассказывает Якову про сапоги, мнется. Протягивает рубль.

Яков молчит, стуча по пыльным подметкам, пока во рту не остается ни одного гвоздика. Тут я вдруг понимаю, почему он всегда молчит. Попробуй заговори с гвоздями во рту! Мы все стоим вокруг него полукругом, вместе с его детьми.

— Мало, — скосив глаза на рубль, наконец произносит он глухо, не поднимая головы. — На одни верха. А где я возьму подметки? Приклад?

В сени входит тетя Дуня с маленьким на сухощавых руках. Или у них не растут дети? Прямо не понимаю…

— Заходьте в хату, Бейля. А ты, Яков, чего же отказуешь? У людей несчастье.

— Зато у меня счастье, — ворчит сапожник.

И опять набивает рот гвоздями. Потом берет из рук мамы деньги.

— Ладно, оставьте… — цедит он сквозь гвоздики.

— Мы раздобудем денег еще, вы не сомневайтесь, — обещает Соня.

Мама и Соня возвращаются печальные, тихо и озабоченно переговариваются…

В хлопотах мама как бы забывает о гнетущем страхе за Абрама. Она занята приготовлением белья, одежды. И на все нужны деньги.

Вечером к нам приходит рабочий с Абрашиного завода — Кирилл. У него длинные чумацкие усы, падающие ниже щек. Он долго разворачивает тряпицу. Я, посасывая палец во рту, стою, готовая к приятной неожиданности. Наконец тряпица размотана, и Кирилл подает маме пару новых блестящих подметок, — словно отполированные дощечки.

— Ой, что вы, бог с вами! — говорит мама испуганно.

— Возьмите, Бейля. Это для Абрама…

И видя, что мама не решается даже прикоснуться к ним, сам вкладывает подметки в ее жилистые руки, прижатые к груди.

Мама несет подметки в приплюснутую халупу Якова.

Соня пытается остановить:

— Когда все достанем, снесем разом.

Мама непреклонна:

— Когда еще остальное купим? Отнесем пока что есть!

Но, к удивлению мамы, Яков заявляет:

— Ну, вот теперь все.