Елена Верейская - Незабываемая ночь

— Простудишь, дядя, девчонку-то. Платок на, надень ей, — один из рабочих поднял упавший с моих плеч платок.

— И то!.. Чего я, старый дурак, расхлюпался!.. Ах, поди ж ты! Вот судьба-то! Ну, Иринушка, ну, доченька, брось плакать, — не такое сейчас время, чтобы плакать, — говорил он, продолжая держать меня на одной руке. Другой рукой он накинул мне на голову платок и концом его вытер мои глаза. Я подняла голову с его плеча и прислушалась: где-то тутукала мотоциклетка.

— Андрей едет! — крикнула я.

— Стойте-ко! — вдруг спохватился чернобородый и поставил меня на ноги. — Так это сына Дмитрия Тарабанова какой-то мерзавец убить хочет?! Ах, ты!.. Да я его… своими руками задушу, негодяя!..

— Он думает, — Володя предатель! — сказала я.

— Слышал! Идиот! — он вдруг — совершенно неожиданно — улыбнулся. — Володя, говоришь? Ну, конечно, Володя! Помню, помню! Забавный парнишка был, под стол пешком бегал… Меня очень любил, — все за бороду таскал… А тебя тогда еще и на свете не было.

Вдали из-за поворота показался фонарик, — мотоциклетка мчалась к костру.

— Вот что! — сказал чернобородый живо. — Поеду и я с вами. Тут и без меня народу хватит. Авось найдем! Эх, Дмитрий, Дмитрий! Был бы ты с нами сейчас!..

Мотоциклетка подлетела к костру и сразу встала. Пикетчики окружили ее.

— Ну, кто едет? Ирина? Садитесь скорей! — крикнул Андрей.

— Я еду! — ответил чернобородый, сгреб меня в охапку и стал влезать в тележку.

— А ты кто такой, товарищ? — спросил Андрей. Чернобородый устраивался на сиденье, прилаживая меня к себе на колени, и, видимо, не слышал вопроса.

— Пусть едет, — ответил за него начальник пикета, — это старый товарищ отца Тарабанова.

— А-а! — протянул Андрей, с интересом оглядываясь на чернобородого. — Ладно, поехали! — И он запустил мотор.

— В добрый час, товарищи! — Пикетчики замахали шапками.

Меня вдруг рвануло так, что я спиной и головой ударилась о чернобородого, на коленях у которого сидела. Мы помчались. Машина оглушительно трещала, трясло так, что я бы непременно вылетела из тележки, если бы руки чернобородого крепко не держали меня. Ветер забирался под платок, пронизывал насквозь, свистал в ушах. Я зажмурилась, — ветер слепил глаза.

Бабушка… няня… тихие комнаты… мой письменный столик… шкаф с игрушками… Как все это далеко! Да было ли это когда? То было сном? Или это — сейчас — сон?

Чернобородый крепко держит меня. От его сильных, огромных рук идет ко мне тепло — и словно вливается в меня какое-то светлое, уверенное спокойствие. Мне уже ни капельки не страшно, мне радостно и хорошо. Мы мчимся все быстрее. Я уверена, что мы найдем Володю, — чернобородый найдет! Какой он удивительный: сильный, добрый! И так любит моих папу и маму! Я крепко прижимаюсь спиной к его широкой груди и рукой ласково провожу по его волосатой руке, обхватывающей меня вокруг пояса.

— Ах ты, болезная моя! — говорит он мне прямо в ухо. — Сиротинушка, и приласкать-то тебя некому! — и он громко чмокает меня в щеку.

Андрей молчит и правит. Мы мчимся. У меня от быстроты захватывает дух, мне немножко жутко, но радостно и хорошо… Мы мчимся.

Что это? Я не то дремала, не то впала в забытье?

Очнулась от невероятного гула и грохота и подняла голову. Мы мчались по широкой незнакомой мне улице. Впереди нас, сзади, рядом с нами, то обгоняя нас, то отставая, мчались в том же направлении грузовики, легковые автомобили, мотоциклетки, верховые. По другой стороне улицы такое же движение шло нам навстречу.

— Что, заснула? — крикнул мне в ухо чернобородый. Я мотнула головой.

— Куда мы едем? — спросила я громко.

— К Смольному, дочурка.

Мотоциклетка вылетела на площадь. Я увидела длинный, длинный трехэтажный дом с белыми колоннами; все окна его были ярко освещены. «Кипит Смольный», — вспомнила я слова солдата с грузовика. Смольный действительно кипел. Кипела и площадь перед ним. Она была полна людей — и все двигалось, спешило, шумело.

— Совсем военный лагерь, — сказал чернобородый.

Я с любопытством оглядела площадь. Горят костры, вокруг них много людей с винтовками, к зданию непрерывно подлетают, отъезжают грузовики, ощетинившиеся десятками штыков, легковые автомобили, мотоциклетки. Между ними снуют всадники. У входа — огромная толпа, которая движется непрерывной лентой взад и вперед. Над площадью стоит густой гул голосов, автомобильных гудков, треска мотоциклеток.

Андрей вывел нашу машину из общего потока, отъехал в сторону и, медленно пробираясь в толпе, стал подъезжать к правому краю площади. И остановился, завернув за угол.