Елена Верейская: Джиахон Фионаф

Между дачей, где жил Дима, и хозяйским домиком был сад, и от дачи к домику шла прямая дорожка. На полпути она пересекала лужайку, а посреди лужайки стояла калитка. Так смешно: никакого забора, а прямо поперёк дорожки — калитка. Дорожка раздваивалась, обегала калитку двумя тропочками с обеих сторон и шла дальше, а под самой калиткой росла густая трава. В стороне от калитки стояла скамейка и перед нею стол.

Дима выбежал на лужайку и у стола увидел своего младшего братишку Вовку и хозяйскую дочку Марусю. Маруся растирала кукле Дуньке живот, а Вовка лил в куклин рот лекарство. Это они играли в папу-маму.

— А почему у вашей Дуньки один глаз больше, чем другой? — спросил Дима, подходя. Ему было скучно на даче, и от скуки он приставал к малышам.

Маруся загородила Дуньку спиной.

— Не знаю. Отстань!

— А почему вдруг калитка? — спросил Дима. — Глупо: забора нет — и вдруг калитка.

— Не знаю. Говорю тебе — убирайся!

— „Не знаю“, — передразнил Дима. — Что ни спроси, всё „не знаю“ да „не знаю“!

Маруся заложила руки за спину, выставила ногу вперёд, задрала подбородок кверху и противным голосом сказала:

— Ах ты, знайка какой! А ты знаешь?

— Про что знаю? — не понял Дима.

— Да почему калитка?

— Конечно, знаю, — сказал Дима.

— Ну почему? Ну скажи!

— Не скажу. Не хочу. — Дима повернулся уходить.

— Ага! — закричала Маруся. — А вот и не знаешь! А вот и наврал! Сказать-то не можешь, вот и уходишь! Ага!

— Да, да, знаю, а вот не хочу сказать! А ты не ори! — крикнул Дима.

— Не знаешь! Не знаешь! Не знаешь! — хохотала Маруся. — Хвастун ты, ничего ты не знаешь! Правда, Вовка, он ничего не знает?

Вовка подскакивал, сидя на скамейке, и тоже хохотал:

— Не знает! Ничего не знает! Хвастун!

Надо было сейчас же, сразу, придумать что-то очень интересное про калитку! Сразу, скорей! И ничего не придумывалось…

Дима сел на скамью, сунул руки в карманы и спокойно сказал:

— Дурачьё. Ну, чего хохочете? Ну, хотите, скажу. Только это большой секрет.

Маруся сразу перестала смеяться.

— Ой, скажи! — прошептала она. — Мы никому не скажем!

— Мы никому не скажем! — повторил Вовка.

Как на зло, — ничего не придумывалось!

Дима сказал:

— Я боюсь вам говорить. Вы маленькие, разболтаете.

— Ни за что! — затопала ногами Маруся. — Ни за что, никому!

— Ни за что, никому! — повторил Вовка.

И вдруг — придумалось! Дима подсел ближе и зашептал:

— Калитка — это потому, что тут живёт волшебник… Джиахон Фионаф…

— Ой! — вскрикнула Маруся.

— Ты чего?

— Очень страшное имя… — пробормотала Маруся.

— А он сам ещё страшнее! — Дима захлебнулся. — Он такой страшный, такой страшный! Большой, как вон та ёлка, глаза как сковородки, и на голове перья…

Маруся и Вовка сели близко-близко к Диме и притихли. А у Димы вихрем закружились мысли в голове, и всё стало само придумываться, прерываться…

— По-вашему, это — лужайка? А на самом деле это всё — замок Джиахона Фионафа. Только днём замка не видно, ни ограды, ни стен, а видна только калитка. А в девять часов вечера сам Джиахон Фионаф стоит у калитки и всех ловит, кто проходит…

— И ест? — спросил Вовка шёпотом.

— А это как ему вздумается. Кого съест, а кого и отпустит. А руки у него чёрные, и, на каждом пальце по штыку, как у винтовки.

— А ты… не врёшь? — еле слышно спросила Маруся.

— Ну вот! Зачем мне врать! Я сам его видал…

— Ну-у?! — Маруся прижалась к Диме.

— Конечно, сам видал! — захлёбывался Дима.

— Когда?!

— А вот помнишь, — я к вам прибегал вечером, мама присылала. Бегу назад, — а уж девять часов было, — а он стоит. У самой калитки. Поймать меня хотел, да я увернулся. А он мне кричит: „Если ещё раз попадёшься, поймаю и съем! И если болтать будешь, тоже съем“. Ну, вот, я и молчал.

— Мы никому не скажем! — уверила Маруся.

— Мы никому не скажем! — повторил Вовка.

— Конечно! — шептал Дима. — Ведь если вы скажете, вы меня погубите. И себя тоже. Видите, вон ворона сидит. Вы думаете, — это ворона? Это слуга Джиахома Фионафа. Она вот всё слушает, что говорят, а потом Джиахону Фионафу рассказывает…