Олег Шатков - Ни-чё себе!

Ромка чувствует себя в седле, на котором «почти сидит», гораздо увереннее. Небольшой юркий «Школьник» ловко объезжает препятствия. Ромка еще успевает и глазеть по сторонам и при этом выскакивает на середину проселка. Тогда мне приходится покрикивать:

— Края, края держись! Правее!

Грузовики, хоть и редкие, время от времени, обдавая гарью и пылью, прижимают нас к заборам.

Кончаются дома, дорога переходит во вьющуюся между рослыми кустарниками тропинку. В путанице ивовых веток мелькают голубые проблески.

— Речка в городе у нас. — начинаю я.

— …называется Миасс! — хором заканчивают ребята, и мы выскакиваем на каменистый берег реки.

Ребята бросают велосипеды, кидаются к воде. Вода пахнет снегом и приятно холодит разгоряченные руки еще снежным холодком.

— Ярошка, смотри!

Ярошка подскакивает к Ромке: «Ага» — и уносится в сторону, а Ромка, тут же зашвырнув свою «находку», начинает новые поиски.

— Ромка! Во!

— Ого!

Теперь Ярошка зашвыривает осмотренный братом, а значит уже не нужный и не интересный предмет, и снова зарывается в прибрежную гальку. Попадаются плоские, словно отшлифованные, камушки. «Едим блинчики!» Но «блинчики» получаются плохие — воду в этом месте сильно рябит. Камушки вяло, два-три раза подскакивают на гребешках ряби или сразу зарываются в нее. В поисках места поспокойнее мы, прихватив велосипеды, медленно движемся берегом. Когда выходим на чистую воду, кидать камушки уже не хочется — наелись. Я поворачиваю велосипед:

— Ну, теперь поехали на мамины блины.

— Пап, пойдем посмотрим, что он там делает.

— Кто?

— А вон, — указывает Ромка.

В этом месте через Миасс перекинут подвесной мостик. Я помню его с незапамятных времен. С каждым годом в его настиле становится все меньше целых досок, а сам настил все круче и круче выгибается пропеллером. Ближе к тому берегу на мостике стоит мальчишка и странным образом удит рыбу, удилище его подозрительно часто взмывает вверх, и каждый раз мальчик что-то снимает с крючка.

— Пошли посмотрим, — заинтересовался я.

Мы подхватываем велосипеды и осторожно вступаем на шаткие доски. Мостик кряхтит, неровно раскачивается под нашими ногами. Ближе к середине приходится уже цепляться за ржавые проволочные перила. Босой лохматый пацан недовольно поглядывает на нас, но удочка его не перестает с регулярной периодичностью сновать вверх-вниз.

Под мостом, в самой стремнине реки колышутся густые косячки мальков. Видимо, у них время усиленного жора. Рыбак даже не затрудняет себя насаживать наживку — несмышленые рыбешки цепляются на голый блестящий крючок. Наиболее ловкие выскакивают из воды, стараясь ухватить металлическое острие еще до того, как крючок плюхнется в воду. Подвешенная к поручням литровая банка кишит серебристой мелочью.

— Ниче себе! На пустой крючок! — раскрывает рот Ромка.

— Сам есть будешь или продашь? — спрашивает Ярошка.

Пацан шмыгает полным носом, косится на меня, молчит.

— «Ниче себе», — передразнивает Ярослав Ромку. — Пошли давай. — И, толкая мальчишку, направляется к ближнему берегу. — Чего там на разных живоглотов смотреть.

Мы балансируем вслед за Ярославом. Ромка, обходя рыбака, тоже как бы невзначай задевает его плечом.

— Сам ты… — огрызается было за спиной парнишка, но, заметив, что я обернулся, осекается и заканчивает: — вот.

— Иди, иди уж, — толкаю я остановившегося сына.

— А чего он?

— Иди.

Переходим на другой берег. Я смотрю на счетчик.

— Сколько? — спрашивает Ромка.

— Километр и четыреста метров!

— Ого!

— Всего-то, — хмыкает Ярослав.

— Не всего-то, а полтора километра в гору. Пошли обратно.

— Пап, а если по этому берегу поехать, можно домой попасть?

— Можно. Только тогда через малую плотину придется перебираться. Это раза в два, а то и три дальше.

— А дорога там лучше?

— Там бетонка.

— Давай через плотину!

— Поехали, поехали! — засуетился возле зеленого «Школьника» Ромка.

Откровенно говоря, мне самому не очень хочется трястись в горку по проселку, и я тоже запрыгиваю в седло.

Вдоль берега навстречу течению уходит утоптанная тропинка. Но вскоре она ныряет в кусты, начинает горбатиться на пригорках, раскисать в низинках, и наши велосипеды снова трясет и бросает из стороны в сторону. Ярошка опять начинает чертыхаться. И наконец, когда его очередной раз выбросило из седла, он, выбравшись из-под велосипеда, пинает колесо и дрожащим голосом кричит: