Олег Шатков - Ни-чё себе!

— И не холодно совсем! — кричит кто-то, тут же выскакивая на берег.

— Пап? — смотрит на меня Ярошка.

— И в голову не бери. На водохранилище лед еще не везде сошел.

— А причем тут водохранилище?

— А при том, что речка из него вытекает.

— Так пока она добежит, прогреется. Солнце, смотри, как жарит!

— Жарит-то жарит, только море вон, рукой подать, за поворотом тем.

— Где? — вглядывается Ромка.

— Да вон, видишь, элеватор?

— Какой элеватор?

— Ну, башня с флагом, а правее, смотри, угол выглядывает.

— Вижу. Дом.

— Не дом, а плотина новая.

— Такая большая?

— Такая большая.

— Пап, поехали на ту плотину.

— И думать нечего, надо съездить. — Ярошка, не дожидаясь моего ответа, выхватывает у Ромки велосипед и съезжает с плотины.

— Э! Постой, Яроха! — растерянно кричит Ромка. — Ты же…

— Ярошка! — кричу я. — Там дороги-то никакой нет.

Но Ярослав будто не слышит.

— Ничего, — хлопаю я по плечу погрустневшего Ромку, — зато посидишь теперь.

По насыпному гребню малой плотины мы переезжаем на другой берег бывшего озера. Отсюда начинается парковая зона. Березовый и сосновый лес перемешался в оживленном беспорядке. Корявые разлапистые сосны выглядят почти черными на фоне прозрачной лазурной листвы и чисто отбеленных за зиму стволов берез. Сквозь серость и пожухлость прошлогодних листьев пробиваются стрелочки травянистых растений, отчего кажется, будто над землей стелется зеленоватый туман.

Весело шуршит о шины рыжая пыльная лесная подстилка, постукивают о спицы пересушенные сосновые веточки, а сами колеса резво пляшут на обнаженных корнях деревьев. Ребята, попав уже несколько раз в искусно замаскированные лесной прелью ямки и овражки, поуменьшили скорость.

Лес кончается внезапно, и мы скатываемся под горку на поросшую низким вербником просторную полянку.

— Ого! Здесь что, по земле плавают? — смеется Ярошка.

Из кустов выглядывает грязно-серая скульптура изготовившегося к прыжку пловца. Неподалеку в энергичной позе застыл растирающийся полотенцем гипсовый спортсмен с отбитым носом. По обеим сторонам поляны стоят на высоких настилах потерявшие цвет тумбы.

— Ага! Плавают. Вот так, Ярошка! — Ромка взбирается на ближайшую тумбу, но та вдруг начинает угрожающе трещать и крениться на сторону.

— Фу, да она гнилая, — сын едва успевает соскочить с рухнувших досок. — А зачем все это здесь?

— Озеро здесь было. Папа же рассказывал.

— Пап, а большое озеро?

— Большое. Вон там берег был, аж до тех полей и… — я осекаюсь.

— Ты чего, папа?

— Да вы посмотрите!

— Ага!

— Красиво!

— А что это за город?

— Так это же наш Челябинск!

— И мы там живем?

— Ну конечно!

— Белый какой!

— На ступеньки похож.

Далеко с пологой возвышенности спускаются уступами к обмелевшей реке высокие дома, широкие улицы; башни кранов в беспорядке выстроились уже на противоположном берегу бывшего озера. Для меня эта картина неожиданна. Еще несколько лет назад отсюда были видны поля, перелески, а ближе к горизонту — несколько далеких зданий. И вот…

— Пап, а что там раньше было?

— Что было? Поле. Лес. Хорошо! Мы с мамой гуляли. Ветер гулял.

— Расскажи.

— Про что?

— Ну, как гуляли. Как ветер гулял.

Ярошка смеется:

— Что можно про ветер рассказывать?

Но я соглашаюсь.

— Жил-был ветер. А жил он в море-океане. Много он там трудился, гонял волны…

— До неба?

— До неба. Взбивал пену. Трепал корабли, а набушевавшись, мчался сюда отдыхать, поваляться в травах, погудеть в деревьях, да так, мимоходом, играючи, повалить другую-третью столетнюю сосну.

Но как-то, когда он в очередной раз, натворив на морях дел, явился сюда, увидел ветер в поле огромные КрАЗы, высокие башенные краны, длиннорукие экскаваторы. Рассердился (кто посмел его место занять?), разбежался, налетел на машины, и, надо сказать, кое-что ему удалось: засыпал котлован, разметал кучу щебня, даже кран один повалил…

— А люди в нем были?

— Нет, людей не было. Навел ветер, как ему показалось, порядок и опять умчался в далекие страны. Но на следующий год, когда он вновь объявился в наших краях, негде было уже ему разогнаться. На бывших его травах-муравах стоял бетонный город. Высотные белые дома образовали улицы и площади. По ним шли, торопились, бежали деловые люди и мчались желтые автобусы. И сколько ветер ни пытался сделать по-своему, ничего у него не получилось. Разве только вырвал у продавца кулек, в который он хотел насыпать конфет.