Потом я решаю сорить деньгами и покупаю себе кофе в каком-то ларьке. Не для питья даже, а руки греть. Я думаю, что всё будет хорошо; вот и мама такая весёлая.
Если не допускать плохих мыслей, то ничего плохого случиться не может. И я начинаю думать про маленького ушастого очкарика Мишу. Потому что думать про маму и не допускать плохих мыслей почти невозможно.
* * *
Когда я выхожу к своим местам, уже темнеет. И я опять не удерживаюсь – захожу на свой мост. На ту сторону не иду – просто греюсь. На той стороне, может, Пашка. Вот же, испортил мне ту сторону! Куда я теперь буду ходить?!.
Тут есть чёрные сиденья, я сажусь и смотрю на геометрическое переплетение оконных рам и фонарей. Фонари тут похожи на молекулы, они будто атомы – их соединяют жёлтые стержни. Щёлкаю на телефон – попробую всё же потом нарисовать. Сейчас нет сил, и замёрзла.
Домой не хочется. Дома Пашка. Везде может быть Пашка! Мне только и остаётся – сидеть на этом мосту.
Рядом кто-то тихо играет на гитаре. Тут многие греются, в морозную погоду этот стеклянный мост-теплица становится как клуб. Двое начинают танцевать. Я смотрю на фонари и ненадолго выключаюсь.
Нет, всё же надо идти. Заболею ещё, совсем холодно.
В окнах темно. Оказывается, Пашки нет дома, учесал куда-то. Знала бы – давно пришла!
На кухне страшный разгром, раскидал всё… Я заглядываю в холодильник. Еды нет; понятно, откуда она там возьмётся?
Я ставлю чайник и съедаю творожный сырок. Все же какой Пашка свинтус, чего-то ел – хоть бы тарелку за собой помыл!
Я с чашкой иду к себе.
Открываю скетчбук и телефон. Пытаюсь перерисовать эти сплетения моста – получается глупая паутина.
Чай холодный, всегда он остывает. Зачем грела?..
* * *
На меня наорал папа. Кажется, впервые. Потому что орущий папа – это примерно как папа в гимнастёрке или папа в белом халате. Глупо и жалко. И очень обидно.
Потому что виноват Пашка! И папа орал вроде бы на нас двоих – «ничего не можете», «захламили квартиру», «взрослые дети, никакой помощи», «без мамы один день, и в квартире будто Мамай прошёл», «вообще ничего не умеете».
Но слушала это всё я одна, Пашки же нет. Что – я должна была за ним посуду мыть?!. Меня и дома не было! А он тут был! А захламила я, и про Мамая тоже я должна слушать.
Я ушла в свою комнату, за стеллаж. Потому что если бы он сказал нормально – вымой посуду, например, – я бы и сделала всё спокойно. А так…
Не выйду. Я и есть не хочу. Правда, хочу наоборот, в туалет. Но не выйду.
…А потом хлопнула дверь и пришёл Пашка.
– Папа где?
Оказалось, папа ушёл! А я сама себя заперла, как дурочка.
Я с обиженным видом иду на кухню, всё убирать. А там уже чисто. И что мне теперь?..
…Потом папа приходит из магазина, и Пашке тоже достаётся. Правда, не так, как мне.
Я думала, Пашка сразу психанёт. Он же вообще не выносит, когда его ругают!
А Пашка вдруг спросил:
– Что, у мамы не очень? Не переживай ты так, это же обычная операция – помнишь, мне такую же делали, и все нормально было!
Вот я точно бестолочь. Конечно, папа переживает, вот и сорвался. А я обиделась ещё.
* * *
Ночью не могу уснуть, лезу в телефон. Что-то сегодня будто было хорошее, я хотела ещё посмотреть… а, точно. Художник Тышлер.
С маленького экрана крошечные картинки. Женщина-кентавр с городом на спине. Человек с горой стульев… плохо можно разобрать, но мне нравятся цвета.
Пашка вроде крепко спит; я включаю большой компьютер.
Особенный, мой. Я вспомнила вдруг, как Пашка сказал про мастера зимних пейзажей Лейтенса: только мой.
Вот, теперь и у меня такой есть. Ван Гог, конечно, никуда не денется. Но его все знают, а Тышлера не так. Я нахожу картинку, которая была на маминой открытке, – мне ужасно хочется такую себе на стенку повесить. Пробую перерисовать – выходит ужас и нисколько не похоже, это только лицо – за домики на голове я уже не берусь.
Скотча нет, зато есть пластырь. Прикрепляю им свою попытку копии. Лучше так, чем ничего. И у мамы ведь сейчас эта открытка тоже, может, она не спит и на неё смотрит.
Попробую завтра распечатать. Конечно, выйдет ужасно; но что делать.
* * *
В школе я закрашиваю клеточки. Больше ни на что мой мозг не способен: поскорей бы кончился этот дурацкий день!
И вдруг уже на третьем уроке пришло смс от мамы: «Все ок пршло норльм но я хорошо».
Я смотрю на это «норльм но». То есть всё закончилось? Уже, так быстро, и мама уже проснулась? Но отчего-то жутко было смотреть на эти перепутанные буквы. Наверное, никакого «но» тут нет, это слово «нормально».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу