– Можно есть, – говорит Пашка.
Я немного выжидаю – не побегу же я сразу! Потом прохожу мимо – он сидит на своём диване в больших наушниках, опять уткнулся в планшет. Как он может столько сидеть по-турецки? Я пробовала – не смогла, ноги затекают.
У него не просто картошка, у него что-то сложное, с сыром, каким-то молочным соусом, и сосиски кружочками. Ничего себе. Откуда он умеет готовить?!. Неужели просто в интернете вычитал, и сразу получилось?
Думала – только попробую, но ем и ем. Вкусно.
Я даже говорю ему «спасибо», но тихо – всё равно он не слышит в наушниках.
* * *
Потом он куда-то ушёл. А я решила разгрести все эти завалы у себя на столе, пока он не видит. Вообще мне легче, когда беспорядок: всё нужное на столе – раз, и сразу находишь! Когда уберусь – потом долго не могу ничего найти. Но теперь, наверное, нужно – а то очень жутко мой стол выглядит посреди чистоты; ну, и после кухни я разогналась: там всё теперь чисто, и это хорошо. Включила себе музыку, с ней быстрее. Вообще немного обидно – будто я убираюсь только оттого, что папа вчера наорал и Пашка сегодня всё вымыл. Я же и сама могла, и хотела, между прочим!
Но потом эта обида проходит. Мне кажется, от музыки. И ещё: в своих завалах я нашла тушь и кисточки.
И мне так захотелось на чистом столе все это разложить и рисовать!
Тушь – это не ручка; для туши нужно время и внутреннее спокойствие. И чтобы никого не было дома. Даже музыку я выключила, мешает.
И ещё раз вот эти переплетения моста. Казалось бы – там чистая геометрия, ровные линии одной длины. А тушь – совсем для другого, она живая. Ей лучше бы людей, деревья… а вот, кстати, дерево хорошо получилось.
И мост получился. Я вижу – что-то есть. Штрихи только обозначают направление. Тушью не нужно вырисовывать всё, можно оставлять много пустого места – и оно работает.
И мост стал живым. Стало видно, что февраль. Что ветер. И что мне грустно.
…Завтра я маме отнесу дерево. Мост ей не надо, слишком грустный; а деревья получились хорошие, можно выбрать.
…Очень не хотелось, чтобы папа сказал про нашу уборку: «Можете же, когда захотите! Неужели для этого надо наорать?»
Но он сказал только, что обед вкусный. А я сказала, что это Пашка готовил.
А Пашка сказал: «Ирка картошку чистила».
Ирка! Я сначала так обрадовалась. А потом поняла – это он для папы так сказал. Чтобы папа не знал, что у нас случилось. Ему сейчас точно этого не надо.
* * *
– Ты только никому не говори, ладно? – просит Диксон.
Я смотрю на него. Надо же быть таким неудачным, будто сделанным из сырого теста. Лицо всё изрытое. Космы эти…
– А знаешь, ты бы постригся, – говорю я ему. – Тебе длинные волосы не идут. И что ты всё бегаешь за Тарасовым? Тебе не противно самому? А, Ричард?
Заставила себя. Хотя какой он Ричард, на зубах застревает такое имя. Диксон – он Диксон и есть.
Я смотрю на Мишу, как он грызёт ручку. Почему он такой: на переменах ни с кем не разговаривает, только читает или пишет что-то? Когда он так сидит и думает о своём – не видно, что глаз косит. Только когда прямо смотрит.
А Тонька опять плакала, глаза красные. Ей даже это идёт.
– Чего грустишь, красавица? Чего тоскуешь, утешить тебя? – спрашивает Тарасов и романтически так поправляет ей волосы.
Тоня реагирует мгновенно:
– Не лезь, в глаз получишь.
Тарасов говорит ей гадость. Но проваливает.
– Вот ты молодец, – говорю я. – Давно пора ему вмазать. Ты не расстраивайся, Тонь, не обижайся – ещё нервы тратить на этого идиота.
– Было бы на что обижаться, – отвечает она. – Обидеть может только близкий человек. Если по-настоящему. А с Тараса… чего с него взять. Дурной просто.
Точно, обидеть может только близкий. С маленького расстояния. Откуда Тоня знает? Что-то случилось у неё тоже?..
– Тонь. Рисунки новые есть у тебя?
Она показывает. Хороший рисунок – утка и чайка, такие разные. Утка смотрит под ноги, а чайка в небо.
* * *
Совсем стемнело; я иду по набережной. Небо синее – но цвет не тот, не утренний синий. «Того» синего я не видела уже очень давно, почему-то его сейчас не бывает. Вечерний тоже ничего, но проще, привычнее. Самое красивое в нём – это деревья, голые ветки освещены фонарями. И вот этот коричневый на фоне синего – это очень, да. Жаль, я не умею в цвете рисовать.
Лёд куда-то делся, так быстро – совсем тепло. Наша река часто оттаивает во время зимы, а потом опять замерзает – но мне хочется думать, что льда уже не будет. Хватит. В воде отражаются фонари – на том берегу их слишком много, мне не нравится. Перебор. Плохо, когда очень светло – нужно оставлять тёмные места, для ритма.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу