Иван Серков - Мы с Санькой — артиллеристы...

Словом, в семье не без урода. А так все наши хлопцы — золото, не говоря о нас с Санькой, и поэтому обидно нам слушать от других взводов, что мы — шкеты.

Вот офицеры говорят, что они знают о нас всё на свете, что видят каждого насквозь, что слышат, чем мы дышим. Конечно, знают, видят и слышат, но не всё. Они знают нас только на учёбе, по нашему поведению в строю, по нашему голосу, когда мы дневалим или дежурим и подаём команду «смирно» при их появлении. Но не всю ту жизнь, что учёба, строй и дежурство. Это только часть нашей жизни, остальное же, главная его часть — вне строя и дежурства. Оно в наших мыслях и душах, чувствах и во взаимоотношениях между собой. Всего этого наши офицеры, по-моему, и не знают. Они даже не догадываются, какое соперничество, какая сокровенная война идёт между дядьками и шкетами. Дядьки нас презирают, смотрят сверху вниз с высоты своего роста, у них свои разговоры, больше про девчат. Мы, шкеты, относимся к ним шутливо-насмешливо, подвергаем сомнению их рыцарские достоинства, их превосходство над собой, и это их задевает за живое.

За наши подъегорки они щедро расплачиваются с нами щелчками по «кочану», а то могут сделать и «уксоля». Поймает тебя этакая дубина, обхватит твою голову рукой, прижмёт к себе, что не пошевелишься, затем плюнет себе на большой палец другой руки и проведёт мокрым пальцем по твоей голове против шерсти. Раз проведёт — один «уксоль», два раза — два «уксоля». Да ещё прижимает палец вовсю. Это очень больно, аж слёзы выступают. Так, видимо, было больно тем, с кого индейцы снимали скальп. Что ты хочешь: сила есть — ума не надо.

Правда «уксоли» делаются редко и не всеми дядьками. Но есть там у них один дуралом по фамилии Лобан. Вот тот на такую расправу над шкетами — мастак. Однажды наш Пискля, самый меленький у нас хлопчик Костик Лемешко, прибежал в расположение взвода весь в слезах. Только что в умывалке Лобан сделал ему три «уксоли». Вся Костикова вина перед Лобаном была только в том, что он огрызнулся и сказал:

— Дядь, достань воробушку!

Мы все возмутились и даже советовали Косте доложить если не капитану Захарову, то хоть старшине, потому что три «уксоли» — это уже много. Это уже слишком дала волю рукам эта дубина. Но Костя докладывать отказался наотрез. Он — не фискал, он сам ему покажет, этому Лобану, он отомстит. С этого и началась война между шкетами и дядьками.

Неприятности у дядьки Лобана начались уже следующим утром. Он и его товарищ опоздали в строй на физзарядку, и старшина влепил им по выговору и предупредил, что при повторении опоздания даст по внеочередному наряду драить гальюн — туалет. А они оправдывались, кто-то им, видите ли, переставил ночью ботинки: у одного оказались оба левые, у другого — оба правые. Пока разобрались, так и опоздали.

Шкеты сразу догадались, чьих рук это дело — нашего Пискли, вот только никто не мог понять, когда он успел сделать такую диверсию. Все мы только подивились его выдумке, все её одобрили и между собой от души посмеялись. Будут знать, как нос задирать. Мы, видите ли, шкеты, а они гвардейцы, черти долговязые.

— Подождите немного, он у меня ещё и ваксы подъест! — поклялся перед нами Костик.

Прошло два дня, и наш мститель сдержал слово. Наесться, правда, Лобан ваксы не наелся, а зубы почистил. Вакса была так удачно замаскирована в коробку с зубным порошком, что Лобан её и не заметил — окунул щётку в порошок и давай шуровать по зубам. Ну и смеха было, на всю умывальню! Вся батарея хохотала, чуть не ползала, особенно — наш взвод, глядя на то, как Лобан то посмотрит на свою щётку, то её понюхает и недоумённо спрашивает:

— Хлопцы, откуда тут вакса?

Откуда. Пусть не будет такой лёгкий на руку, так и ваксы не будет на зубной щётке. Вот теперь пусть поплюёт, словно верблюд.

Затем наступило затишье. Сердце нашего Пискли смягчилось. Но неожиданно война вспыхнула снова. Это, я бы сказал, был её грузинский период. Обиженный тем же Лобаном, Надар Дадалишвили аж скрежетал зубами.

— Всё — кровная месть! — кипел он.

Все, кто это слышал, пытались успокоить Надара, чтобы дело до крови не доходило, а то ещё, чего хорошего, зарежет человека из-за щелчка по «кочану». У них там, в Грузии, говорят, с этим просто: чуть что — сразу кинжал.

— Не будет кинжал, — успокоил нас Генацвале, и все мы, затаив дыхание, немного чего-то побаиваясь, начали ждать Лобановой крови без кинжала.

У нас у всех завелась такая глупая привычка — ляжем спать, начальство всё разойдется, и то в одном углу казармы, то во втором начинаются дуэли на подушках. Подушки то летают, словно пушечные ядра, то дуэлянты, взяв их за рога, порют друг друга, аж перья летят. Конечно, не каждый вечер, а были такие баталии. Начинали их время от времени и Лобан со своим соседом.